Сумрак Могильника смывает с них обоих краски и скрадывает привычные, дневные черты. С Лорда осыпается его сияние, которым он так любит бравировать. Следом куда-то пропадают острые, словно лезвия, грани и шипы, а с ними существенная порция его уверенности.
Сфинкс здесь и сейчас походит на самого себя того меньше. С него плавно сходит эта непробиваемая ничем невозмутимость. Следом улетучивается и напускное его бесконечное благодушие. Но словно того мало, в скуластом лице почти зримо проявляются истинные его, полагающиеся ему настоящим возрастом, черты.
Его всегда выдают глаза. Глаза не мальчишки. Быть может, это даже могло бы быть заметно кому-то чаще, если бы он тут был такой один. Но их больше. И все так легко можно свалить на нелегкую их судьбинушку.

Сфинкс смотрит какое-то время очень внимательно на парня напротив, и Лорд вдруг кажется ему совсем ребенком. Еще одним из тех, за кем ему теперь надлежит присматривать. Где-то это уже было. Зловещий, остроухий тип, живущий на границе миров, и присматривающий за кучкой никому не нужных больше мальчишек.

Сфинкс не сразу понимает, почему Он, по мнению Лорда, должен был кого-то приводить. Воодушевленно организовывать коллективный поход стаи против их воли, собирая всех в коридоре и упрашивая разбиться на пары!? Зачем? В качестве какого-то изощренного издевательства «и над остальными тоже»?! Или в голове эльфийца Сфинкс зловещий крысолов, который водит за собой по дому скромные полчища состайников просто от скуки?! Чтобы было не так одиноко шагать в темноте коридоров.
Из груди вырывается тихий смешок, а улыбка так и повисает на губах.
– Ну да… – произносит Сфинкс едва слышно, скорее подтверждая какие-то собственные безумные фантазии на этот счет нежели слова Лорда.
– Это была идея Табаки. – спокойно объясняет Сфинкс, – Остальные поддержали. Добровольно и по велению сердца. – уточняет Сфинкс с улыбкой, – Ты же их сам видел. Было похоже, что их принудили?

Лорд ему симпатичен. Где-то очень глубоко под всем тем, чем Его Высочество имеет обыкновение обряжаться, чтобы превратиться в совершенно невыносимого типа.
Сфинкс чует его настроение. Обиду и ревность к их общему прошлому. Он сам был на его месте и столько раз тихо умирал от зависти к их общему Былому. Плохому или хорошему – не имело никакого значения. Не имел значения даже сам Дом. Чертовски важна была только эта потрясающая толпа безумных мальчишек и навязчивая идея стать, наконец, их частью.
Лорд с момента своего появления в Четвертой транслировал совсем иное. Неужели оборонялся заранее и на всякий случай?! Еще до того, как его болезненно отвергнут.
Какова ирония! Они давно повырастали из той дрянной традиции, где новичков лупить нужно было просто вместо приветствий. И только Лорд умудрился впервые за кучку лет нарваться Сам.
Сфинкс снова жадно всматривается в субтильного парня напротив.

Бытуют страшилки, что, посмотрев кому-то пристально в глаза, Сфинкс может заставить его сделать что-то против его воли. И ему даже любопытно было бы когда-нибудь попробовать такое провернуть.
Еще говорят, что Сфинкс умеет просить так, чтобы ему не отказывали. Вот это точно вранье. Зато Сфинкс может забраться в его голову. Даже отчасти стать Им на время. Подсмотреть сокровенные мыслишки и чаянья, и самые дорогие сердцу Лорда страхи. Ужасающие способности. Которыми, в Четвертой на поверку, кажется, обладает добрая половина обитателей.
– А ты хочешь ползти?! – едва ли не с сожалением спрашивает вдруг Сфинкс удивленно.

Когда Сфинкс впервые понял, что Слепой подсматривает их сны, разве что душу из Бледноликого не вытряс, допытываясь как это работает. О том, что нечто очень похожее, но совсем иное, умеет делать Македонский, догадаться было уже несложно. Но правда в том, что дело было и в месте, и в них всех разом. От тесного соседства все туго и крепко сплеталось. Чужие мысли пробирались непрошенными гостями, а по ночам сны толкались округлыми боками где-то под потолком и иногда смыкались во что-то одно, словно два мыльных пузыря. 
Каким же нужно быть наивным, чтобы надеяться притвориться кем-то и чем-то, чем ты на деле не являешься?! Что проку думать нарочно не про то, если ночью твои сны разболтают все за тебя? И конечно, Как можно не видеть истинных чьих-то порывов, когда живешь так близко, что только что носами не цепляешься?! Для этого нужно очень упрямо смотреть не туда.
– Чего ты на самом деле хочешь, Лорд? – спрашивает Сфинкс совершенно спокойно и уголки губ его даже трогает подобие улыбки.

В Доме не принято говорить об увечьях и о неисправных или недостающих конечностях. О неумении перемещаться в пространстве ошибочно считающимся единственно верным способом, и о ментальных особенностях. Существует около сотни неписанных правил о том, что можно и нельзя говорить или брать в расчет в других нескольких сотнях обстоятельств. Все они создают стройную иллюзию, выстраивают почти совершенный мир из несовершенных его обитателей.
Ничего из этого не отменяет положения вещей на деле. Не отращивает новых рук и ног, не делает никого ловчее или умнее. Дом и устав его обитателей формально и на словах уравнивает всех. И тут же выдвигает новый список правил, устанавливающий, что приемлемо, а что недопустимо в «неравной» драке.

Вопросы физиологии большинство обитателей Дома просто отрицает с физиономиями разной степени уверенности. И именно в этих вопросах все они хотят казаться чуть лучше, чем они есть. В идеале неуязвимыми. Даже такая глыба, как Черный. Выдумал свой образ и теперь вынужден набирать побольше воздуха в легкие, чтобы костюм парня, которым он хочет тут всем казаться, не гремел при ходьбе. Логи хотели бы быть могучей и неотвратимой силой, способной сметать на своем пути любые преграды, но это кучка дерзких подростков в кожаных куртках не по размеру. Все они здесь подыгрывают друг дружке. Закрывают глаза на слабости и вежливо забывают самые постыдные истории их общего детства, способные в теории обратить иные репутации и авторитеты в пыль.
Ирония всей этой бравады в том, что хотя бы в собственной стае, ты можешь позволить себе быть тем, каков ты есть. Мучительно стесняться собственных рук или называть вслух имена своих страхов, позволять себе быть слабым и объективно нуждаться в самой элементарной помощи в быту. Стаи – не маскарад и не опознавательная бутафория. Стая – все, что у тебя есть. Если повезет, это те, кому единственным во всем свете на тебя не насрать.
Чему он в сущности пытался обучить Лорда, доведя его до этого вечера в Могильнике? Не смирению же и хорошим манерам. Этому эльфийца и могила не научит. В подтверждение Лорд привычно корчит плененного монарха, не желающего склонить головы перед варварами.
– А ты поразмышляй на досуге, - предлагает Сфинкс, – Вдруг придешь к мысли, что только это и имеет значение?!

Свою броню Лорд внезапно сбрасывает сам. Сфинксу даже слов подбирать не приходится. Да и вряд ли он такое умеет. Со словами, теми самыми единственно нужными и верными, у них в Четвертой у всех беда. Из одних душевных разговоров не вытянешь, другие свои трепетные и прекрасные порывы умеют облекать во что угодно, кроме слов. А третьи говорят столько, что не успеваешь выловить те самые немногие поистине ценные. Сфинкс и вовсе что-то четвертое. Недостаточно немногословен, неуклюж в светлых порывах, того хуже умеет облекать поддержку в слова. То, что Лорд внезапно пускается в эту свою внезапную исповедь, - терапевтический эффект от всей стаи. Одним своим присутствием Сфинкс не высидел бы здесь и части этих откровений. Но доверяют их внезапно именно ему. Тому, кто больше других…
– Ну, подожди. – слабо улыбается Сфинкс, – Подраться, может быть, еще доведется. Только вот лучше бы не со своими. Даже если они кажутся тебе тихими и покорными.

Даже за дурацкой своей шуткой Сфинкс внезапно улавливает в собственной интонации чужую так отчетливо, что несется в мыслях в другую сторону, закрыв глаза. Приведения всегда добираются до него в Могильнике. Осознание прошивает затылок холодным осколком стекла. Все, что он говорит, и Как это говорит. Все это даже не он. Это печальный, усталый Лось, восседающий на его кровати, обеспокоенный пропажей не в первый раз сорвавшегося с цепи волчонка. Переживающий за всех под этой крышей, больших и маленьких. Лось, смирившийся с их драками и войнами, терпеливо отогревающий лаской и вниманием кучу диких зверят.
Делайте что хотите – играйте, беситесь, ломайте мебель, только постарайтесь не ссориться и не жаловаться друг на друга…
Что-то такое они и делают по сей день.
Сфинкс, которого еще мгновение назад прошиб холодный пот, от одной мысли об этом сравнении, сам для себя внезапно пытается взглянуть на Лорда глазами Лося. Хотя бы потому, что на себя этими глазами он бы смотреть сегодня и когда-либо впредь точно не хотел.

– И ты решил отталкивать людей первым, прежде чем они успеют снова тебя предать?! – вопросительная интонация Сфинксу почти не удается. Он протяжно выдыхает и некоторое время молчит.
Второго Лося из него бы никогда не вышло. Не из кого бы не вышло. Сфинкс и вовсе порой ощущает себя таким же пластиковым, как собственные грабли. Говорящий истукан, который строит из себя славного временами парня. Но стая – другие.
– Ты сам их видел. – он кивает на дверь, за которой совсем недавно скрылась стая, – А я вижу, что они тебе не так уж и неприятны, как ты хочешь это продемонстрировать.
Сфинкс расплывается в улыбке, но продолжает снова серьезно:
– Дай им шанс. Стань частью стаи. По-настоящему, а не их сварливым соседом по койке, который просто ждет, когда его переведут куда-нибудь еще. В место получше, к Людям получше. – насмешливо подчеркивает он, – Ты же сам отнесся к ним примерно так же. Как к чему-то, что успело неплохо подпортиться к твоему лучезарному появлению здесь.
Сфинкс звучит спокойно и почти добродушно. Он замолкает и дает Лорду время осмыслить сказанное. Успевает выудить из нагрудного кармана рубашки сигарету и слезает с кровати, чтобы подойти к состайнику за огнем.
– Будь так любезен..?! – чуть склоняется Сфинкс и кивает на зажигалку в ворохе остальных принесенных даров. Грабли совершенно не заточены ни на один из привычных способов добывания огня.
Он снова возвращается на соседнюю кровать, почти успевшую стать родной.
– Даже интересно теперь, что же ты еще о нас думал?

Сфинкс слушает об излишних желаниях с неподдельным любопытством. Успевая в мыслях своих оказаться вновь в комнате с аквариумом и винными пятнами на полу. Сам того не замечая, расплывается в улыбке. Но в этом полумраке, в сочетании с горящим его взглядом, она выходит несколько хищной.
– Этому месту найдется, чем тебя удивить. – тихо усмехается Сфинкс, не особо планируя объяснять сказанное, даже если Лорд переспросит. Чего он, конечно же, не сделает. Лорд, судя по его виду, кажется, всю эту беседу готов воспринимать исключительно как очередные над ним издевательства.

Для того, кто все еще почему-то называет себя новичком, у старого кота не припасено за пазухой ни вдохновительных и мотивирующих речей, ни мудрых учений. Ни хитро выдуманных заданий. Не хитрее тех, что Лорду уже довелось попытаться выполнить.
– Ты недоволен? - спокойно спрашивает Сфинкс. В голосе его слышны нотки веселья. – Мне казалось, с Рыжим вы отлично поладили.
Для полноты картины остается только совсем по-детски припугнуть Лорда перспективой быть переправленным в Крысятник.
Смерть – отличный парень. Всегда был и остался им даже под всем этим…крысиным. Сфинкс искренне благодарен ему за то, что там, где четвертой не хватило терпения, Рыжий проявил свою вековую мудрость и радушно пригрел "подкидыша". Хотя изначально это выглядело скорее так, что хищник утащил себе добычу в качестве легкой закуски.
– Стоит ли говорить, что в Четвертой давать клички больше всех любит Табаки?! Фантазия у него богатая и лихая. Лорд - отличная альтернатива. Тебе идет.
Сфинкс усмехается и объясняет уже серьезнее:
– И мы еще не раз будем заняты. И не один раз тебе что-то не объясним. Не потому, что это наш коварный план, чтобы ты во что-то влип. Шишки надо набивать самому. Чужие не болят. А если ты ждал, что новые твои состайники будут всячески тебя круглосуточно опекать и плести браслетики дружбы...Ну извини.
Сфинкс холодно улыбается.
– Ты же видишь, куда ты попал. Скидок тут никто и ни на что делает. Третья нога – преимущество в бою, если сможешь ей пнуть обидчика.

В какой-то момент Лорд приобретает чуть больше красок. Становится чуть меньше похож на ожившую стаю. Зато куда больше на кого-то, кто проживает в Четвертой.
– Звучит очень драматично. – соглашается Сфинкс без тени иронии, – Но какой у тебя выбор? Чудеса карательной медицины? – зеленые глаза на мгновение обращаются к обезоруженным кожаным кандалам на постели Лорда. Велик шанс, что утром они снова вопьются в непокорные тонкие запястья.
После того, что пытался проделать Лорд, пути как правило два. Для одних неудачная попытка раз и навсегда закрывает эту дверь, для других, увы, отныне это всегда выход. Инфернальный видок эльфийца не особо располагает делать оптимистичные выводы на этот счет.   
– Тогда дай шанс Себе. Ты уже один раз не побоялся исчезнуть.

Сфинкс, тряхнув головой, сбрасывает пепел на пол, и небрежно пытается смести правой ногой хотя бы часть его под кровать. Сравнения Лорда о куклах он слушает вполуха. Но к ним само напрашивается символичное продолжение этой мысли. Мальчишки, как правило, равнодушны к красоте кукол. Одна лишь Красота в их глазах редко заслуживает пиетета. Поэтому для мальчиков испокон веков мастерят и производят солдатиков. Та же "кукла", чья красота уже не так важна. Важен один лишь ее боевой дух. Даже если речь о крошечном сплаве олова или дешевой пластмассы. Игрушечный солдат, даже самый никудышный, воплощает собой смелость и готовность к великим свершениям. Если не самостоятельным, то в толпе себеподобных они могут взять количеством.
– Не приходило в голову, что в этом и может быть все дело?! –  в голосе зеленоглазого звучат участие и почти забота.