Вообще делать ставки было не хорошо. Но он невольно делал, каждый раз, когда температура общей истерии в спальне начинала выплескиваться через край, сочиться в щель под дверью, меж половицами, прибывать ржавой водопроводной водой из сорванных труб крысиных нервов. В таки дни до боли хотелось куда-нибудь удрать, свернуться калачиком, спрятаться. Нервный сам по себе, повисающее в ночи, вроде этой, напряжение Рыжий не выносил на уровне самых тонких своих материй. Да еще и…

В коридор вылетел пулей, зажав подмышкой спальный мешок, позабыв сдуру и очки, и сигареты, подгоняемый в спину липким страхом и оглушительным полиэтиленовым шелестом. Ну их всех к дьяволу. Найдет сегодня тихий угол, пробудет там до утра, потом вернется. А потом можно будет притвориться ветошью и затеряться в гомоне шумных голосов. Много ли разницы, от чего ты пьян: настойки, недосыпа или истерии?

Еще в липкое что-то влез. Подошвы кед отлипали от пола с неприятным скрипящим хрустом. Рыжий пошарил по карманам, и побрел в темноту коридоров еще более раздраженный. Может, в какой из туалетных комнат получится натрясти бычков пожирнее, если их, конечно, не обнесли уже все. Охотников и без него было достаточно.

Почти удачная ночь. На пути даже никто не встретился. Можно было бы и попараноить, но Рыжему искренне не хотелось. В конце-концов, изловят, отведут к Шерифу — а ему заговорить зубы уже не проблема. Шериф в «своих молокососах» души не чаял, может поэтому еще тут работал. Вспоминая, что раньше Шерифа в помещение с ноги входил не сильно талантливо задушений одеколоном перегар, утверждение стоило снабдить знаком вопроса, но этого Рыжему не хотелось делать тоже. У всего в этих стенах была причина, но не все причины стоили того, чтобы в них копаться. Некоторые вещи можно было принимать как данность и не обращать на них внимание, пока они тебе не мешали.

Путь растягивался зажеванной до безвкусной белизны жевательной резинкой. Сначала завернул к картежникам, посидел немного с ними. Настрелял сигарет, выпил, выпил еще. Наконец, почувствовав, что его начинает морить, распрощался и поскрипел по полу дальше во тьму. В планах изначально фигурировали туалеты, где-нибудь там можно будет завалиться спать. Не на Перекрестке же, в самом деле.

Рыжий, может, и был отчаянным, но не до такой степени.

Рассеянно похлопал по карманам, в поисках зажигалки. Медленно осоловело моргнул и прищурился, пытаясь уловить источник глухого звона.

А. Точно.

Монетка.

Вечно оказывалась у него в кармане словно по волшебству, медом ей там намазано было что ли. Вот бы с сигаретами такой же фокус работал.

— Ну куда же ты. Киса-киса-киса…

Монета закономерно не отозвалась, пришлось идти искать, подслеповато смотря под ноги — куда чужая жизнь закатилась.

У всего в этих стенах была причина. Сам же сказал.

— Ты дурак или да? Мозгов смотрю тоже нет.

Больше ничего умного сказать не нашлось. Да и что тут скажешь.

Это не было чем-то новым, не для крысы. Может, по этому в том числе в Могильнике их терпеть не могли, большую часть из них — слишком частые гости, слишком дурные гости, тощие прыщавые тела — одна сплошная зарубка на память, «помни о смерти». Может по этому Рыжий не стал ни паниковать, ни удивляться. Мрачно хмыкнул, прошлепал скрипучими своими кедами мимо и бухнулся рядом на пол, накидывая спальный мешок Лорду на ноги, требовательно, жестко хватая его рукой за запястье и вытягивая руку на себя.

Скользко.

— Вот что у тебя за манера. Как не встречаю тебя ночью, умудряешься все изгадить. Сигареты есть. Будешь?

Очков не хватало до боли. Глаза почти слепило, даром что казались в темноте почти черными. Почти такими же черными как кровь, пачкающая пальцы. Но это не было чем-то новым для крысы. И далеко не все истерики и показательные выступления стоили того, чтобы бежать в Могильник — выбраться оттуда порой было тяжелее, чем из настоящей могилы.

Уж Рыжий-то знал.

Отредактировано Рыжий (05.12.2023 02:55:54)

Все сегодня вели себя необычно. Может быть честно, может быть — наоборот. Рыжий не стал ни отшучиваться, ни огрызаться, только цепко всматривался в мертвый хват собственных пальцев. Надо ли шить, или достаточно просто перемотать да покрепче? Когда много становится слишком? И что будет губительнее для него самого — того, что от него осталось — уйти или продолжить удерживать чужую жизнь?

— Ага. Не понимаю.

Он даже не врал, отвечая так спокойно, ровно, почти по деловому. Рыжий действительно не понимал, как можно не цепляться за жизнь ногтями, зубами. Ему нравилось жить. Да, тошнотно местами, так, что от самого себя становилось противно, но нравилось. Может, эта пресыщенность свойственна всем в Наружности? Хотелось съязвить, может встряхнуть его как-нибудь. Но было в лице у Лорда что-то такое — отчаянное, пустое и гипсовое, что заставило Рыжего прикусить язык.

И найти в себе другие слова, более правильные. По крайней мере попытаться. Пускай рот у него не затыкался, намеренно, продуманно, как это всегда бывало в самые критические моменты все нужные мысли разбегались, как тараканы в свете фонарика.

— Для начала, неплохо бы остановить кровь. А потом… потом я мог бы попытаться понять. Не знаю, за кого ты тут нас всех принимаешь, но Дом не ошибается. По крайней мере мне хочется так думать. Я ведь не умер. Всем на зло, конечно, скорее всего, но это не самая плохая причина. А теперь, без контекста неработающих частей, раздевайся. Ты, конечно, душка сегодня, но это произведение портновского искусства я на тебя тратить не буду.

Произведение портновского искусства укоризненно смотрело на Лорда ярко-розовыми кривоватыми пальмами на фиолетовом песке ткани.

— Да и почище твоя будет, аж светится. Ну это ненадолго. Как там, сорри нот сорри, жизнь вообще штука грязная. Пожил бы с Крысами денек, сам убедился. У нас такие представления каждый вторник. Обычно, правда, немного подраматичней, но почерк тот же. У кого-то из наших сменял, бритву-то? Это было умно.

Лучше было бы, конечно, на лоскуты ее порвать, но тогда придется отпустить — а отпускать нельзя было никак. Так что пришлось натягивать так, туго, почти до хруста: нитей, костей, ткани, там уж поди разбери.

Отредактировано Рыжий (07.12.2023 09:47:19)

— А люди делают друг для друга что-то только потому, что должны?

Вопрос получился риторический — даже сам Рыжий не знал на него ответа. По всем фактам выходило, что так оно и есть: ты мне, я тебе — точный расчет и жизнь в кредит чужого расположения. По другому не работало, если по другому, то тогда придется еще и верить — на слово и в людей, а такой роскоши ни один здравомыслящий человек себе позволить не мог. Ножи здесь прилетали в спины точной наводкой, если, конечно, у тебя глаза не на затылке.

Успеть подтянуть ноги под себя. Неловко похлопать по спине. Со скепсисом посмотреть на спальник — ну да ладно, все равно его надо было стирать. Стянуть с ног, неловко накинуть на плечи. Забраться руками, растирать чужие пальцы.

Действительно холодно. Говорят, касание смерти ледяные, но у самого Рыжего руки всегда горячие. Он весь горячий — сбивай температуру, не сбивай, тело работает на износ, словно внутри у него не сердце, а печка. Нет да нет прогорает, тогда уж Пауки за тело берутся. И так по новой, пока снова не прогорит.

— Это не снег, — слова звучат печальнее, чем ему бы хотелось, но сейчас, кажется, он понимает, действительно. Это не снег, Лорд, а… — хочется сказать ему, но слова застревают в горле. Это все кости и пепел. Идешь — а они хрустят.

Хруп - хруп. Так растворяется память о тех, кого ты любил, пока не становится совсем белым-бело и пусто, как на Луне.

— Возле шоссе есть кафешка, — начинает он осторожно, как бы между прочим. Руки Лорда тают в ладонях, как лед, Рыжий заставляет себя оставаться на месте и игнорировать подступающий знакомый запах сырости и пустующей автострады. Позволяет себе застыть на границе. Слышать шелест ветвей. Или это снаружи — скребется в форточное окошко туалета когтями? Уже и не разберешь. — Мне нравится там бывать. Нравилось. Я сейчас туда не хожу, стараюсь не ходить.

Нет, соскальзывает, но не он. Приходится прикидывать, куда идти: в Могильник, к кому-то из воспитателей, вообще никуда не идти. Сам Рыжий Лорда на себе не утащит, можно даже не пытаться. Или эта прогулка будет очень недолгой.

— Еще есть лес, такой старый, что вряд ли сохранил даже память о дружелюбии к людям. В лесу один хозяин, ты его знаешь. Чья поступь легка, отдает шерстью, шишками и известкой.

И есть город, и замок в городе — застывшая камнем пена времени, пики и ледяные шапки. Они режут небо, и оно цепляется за шпили лоскутами низких дождевых облаков.

— Ты делишь мир на черное и белое, Лорд. Но он совсем не таков. Он серый. И даже если он сломан, значит ли это, что он плох?

Рыжий вздохнул, повел плечами и заставил себя кривовато улыбнуться. Получилось не очень естественно, но темно было, да и вряд ли Лорд смотрел сейчас на его лицо. Руки его совсем растворялись.

— Говорят в Наружности сломанным вещам не знают цены. Их выбрасывают и берут новые. Здесь все не так, новых вещей не бывает. Все живет вечно, просто в разобранном виде.

Тут он привирал, конечно — были ведь Летуны, и новые вещи были. Правда сразу становились старыми и разобранными. Такими же сломанными, как и те, кто держал их в руках.

— Был. Их забрал я, или такие, как я. Но больше нет. Я не хочу никого забирать.

Провалится целиком или нет? Стоит ли его провожать?

— Не обязательно идти по дороге. Всегда можно устроить пикник на обочине.