В Доме Кошка хотя и завелась недавно, уже успела с многими людьми познакомиться. Например, когда она в регистратуре Могильника попросила медкарты детей с красными пометками, на неё посмотрели, как на дурочку, и переспросили:

— Все?

Потом она с этой стопкой ввалилась в кабинет главного врача, плюхнула всё добро на стол и сказала:

— Давайте по-честному, у кого они действительно красные?

Главный врач поднял голову, посмотрел по-другому, не как на дурочку, и почему-то вдруг улыбнулся. Так Кошка познакомилась с Янусом.

А когда, например, обнаружилось, что в кабинете нет часов, Кошка спросила у местного сторожа, нет ли у него каких-нибудь ненужных. Он посмеялся, ответил, что ненужных полно, и пригласил её в свою каморку. Так Кошка познакомилась сторожем и его коллекцией сломанных часов. Он пытался напоить её то вином, то чаем, она отказалась, а про часы с интересом выслушала. Сторожу она поверила и в итоге так никаких часов в кабинете не завела.

Оба знакомства имели последствия сегодня. Началось с того, что Кошка утром перед уроками топталась у кабинета крысят и ненавязчиво разглядывала всех, кто в него заходил. Она ещё мало знала воспитанников по лицам и назвищам, но этого парня опознала сразу — по шрамам от ожогов.

— Привет, можно тебя на минутку?

Когда отошли в сторону, чтобы остальные меньше подслушивали, Кошка сначала спросила, как может к нему обращаться. Потом спросила, будет ли ему удобно прийти к ней в кабинет сегодня, скажем, после обеда. Улыбнулась, пояснила, что это добровольно, что никаких тестов не будет, а будет просто разговор, можно ещё чаю попить, но это говорит уже было необязательно.

Потом сама же встречу и прощелкала. Всё из-за отсутствия часов.

На обед Кошка тоже ходила в столовую, но со своим. На кухне она со всеми познакомилась ещё в первый день, и с тех пор ей никто не отказывал в том, чтобы разогреть еду. Сегодня, когда она пришла в столовую, оказалось, что обед  уже закончился, и есть пришлось в одиночестве. Потом пока она возвращалась, пока глазела по сторонам, с кем-то разговаривала, прошло чёрт знает сколько времени. Приходил ли за это время Фитиль, было неизвестно. Может и нет. Записок нигде не было. Кошка даже осмотрела стену вокруг двери, но никаких новых надписей не обнаружила. Остаток дня она провела в кабинете, а когда начало темнеть, собралась и пошла домой. Решила, что попытает удачу снова завтра утром.

Услышав оклик, Кошка улыбнулась и пошла на свет. Фитиль сидел у костра и мог бы промолчать, но он окликнул. Значит, всё-таки приходил — уже приятно. И даже «ждал», на такое она и не рассчитывала. Пусть и не потому что попросила, а из опасения перед кем-то «кому важно» — возможно, неким хладнокровным и зубастым. Но всё же.

— Привет, Фитиль.

Кошка подошла ближе, остановилась у костра и по-детски непосредственно протянула небольшую узкую ладонь.

— Прости, что так получилось. Иногда я забываю, что в Доме время движется как-то по-другому, и к нему нужно прислушиваться.

Она как раз немного посмотрела вокруг, послушала, с костром во дворе было уютно. Лучше, чем в скучном кабинете. И не так тихо, хотя бы из-за шелеста листвы.

— Не волнуйся, о моём приглашении никто не знает. Пока что от меня требуется только составлять отчёты директору, но никто ведь не проверяет, что я в них, пишу, верно?

Кошка не стала говорить Фитилю, что у него самые красные пометки в медкарте. И что его и Волка из Четвёртой Янус вспомнил первыми. Он наверняка это знал и сам и понимал, чего к нему прицепились.

Она снова повернулась. Вид, надо сказать, был упаднический. Кошка даже не знала, чего ей хочется больше — отмыть-остричь Фитиля в приличного человека и завернуть в чистый плюшевый плед с медведями или достать бутылку водки и пластиковые стаканчики. И ещё гитару. И петь что-то тоскливое, бардовское. «Когда мне невмочь пересилить беду, когда подступает отчаянье, я в синий троллейбус сажусь на ходу, последний, случайный…» И возможно, плакать. Но гитара висела на стене в квартире, и на ней Кошка давно уже ничего не играла. А с собой у неё в сумке были только сигареты и книжки.

Она подумала и достала сигареты. Присела на корточки, пальцем поддела небольшую веточку и от пламени прикурила.

— Странная штука — огонь, — сказала она, выпрямившись, и осмотрелась, на что бы присесть. Ничего подходящего на глаза на попадалось. — Вроде бы смотришь и не можешь оторвать взгляда, даже расслабляешься почему-то. А убить тебя может в считанные минуты. Это больно?

Она протянула было руку, позволила кончику пламени лизнуть кожу на ладони, потом одумалась и предложила Фитилю взять сигарету из пачки. Курила она чаще всего что-то дорогое.

Тяжёлый взгляд Фитиля лёг на плечи. Он помрачнел и осунулся, вид стал совсем уж печальный, будто он сидел тут с прошлой осени и похлёбывал, что там у него было в бутылке. Конечно, он тут же предложил Кошке уйти, но она не ушла, а наоборот — прикусила сигарету и начала усаживаться. Погребла ногой немного опавших кленовых листьев, положила сверху сумку и уселась на неё. Кто там у неё сегодня лежал? Кажется, что-то из Ремарка под стать ситуации. На этом можно и посидеть.

— У животных низкий порог чувствительности, — сказала она, сложив ноги в медитативную позу. Только потом вынула изо рта сигарету и выдохнула дым. Костёр теперь был прямо перед ней, и языки пламени подёрнулись.

— Например, не так просто убить бешеную собаку. Ты можешь стрелять в неё пять-шесть раз, и пока не попадёшь в голову, она будет продолжать бросаться, потому что просто не чувствует боли. А если обжечь кошку, она будет удирать от тебя, пока ожог совместим с жизнью… Да, я спрашивала серьёзно.

Кошка отвела взгляд от пламени и посмотрела на Фитиля. Он теперь был чуть выше, и смотреть приходилось немного снизу.

— Чтобы почёркать на бумажке, мне необязательно, чтобы ты приходил. Я могу просто установить с тобой ментальную связь. Смотри.

Она раскрыла ладонь, повела рукой по воздуху и направила её на Фитиля.

— Пиромания в следствие детской психотравмы, умственной отсталости, комплекса неполноценности и, возможно, длительной сексуальной неудовлетворённости. Излечим. Наблюдается острое раскаяние во всём содеянном, желание исправиться и готовность к терапии.

Она опустила руку и снова взяла в рот сигарету.

— Как тебе? По-моему, звучит неплохо. Эффектно.

Отредактировано Кошка (10.01.2024 23:00:19)

Кошка, конечно, следила. Не за походкой или движением рук, а за чем-то, что под всем этим скрывалось. Ей-то по сути было всё равно, как ходит и как выглядит Фитиль, но было интересно, как он сам себя воспринимает. Пусть она все эти слова наболтала для шутки, но он всё равно зацепился и отрицал только психотравму, причём вполне уже не в шутку.

— Умственно отсталым я тебя тоже не назвала бы, — сообщила она просто так, пока он возился. В любом другом месте она сказала: да сиди ты, я сама. И взяла бы сделала. Но в Доме такие действия могли воспринимать неправильно, как жалость, снисходительность, и приходилось сдерживаться, тихо сидеть, смотреть, курить.

Фитиль, кстати, не очень галантно, но всё-таки подкинул ей местечко посидеть. Не прям удобно, но повыше хотя бы. Кошка перебралась на ящик и положила сумку с Ремарком рядом. Она докурила и кинула в огонь сигарету.

— Я подумала, что тебе может быть одиноко, — заговорила снова, когда Фитиль вернулся.

Потянувшись, она взяла из кучи одну веточку и подставила под языки пламени.

— Я сходила в Могильник и попросила медкарты с красными отметками. Главврач сказал, что у тебя самые красные. А я думаю, что людям, с которыми такое случается, сложнее всех. Что-то в них болит отчаяннее, чем в других. И какой толк от этих отметок, если они только для того, чтобы убрать тебя с глаз чуть что. Но иногда помогает просто поговорить. Многие вещи выглядят иначе, если их просто проговаривать.

Она подняла горящую веточку ближе к себе и стала разглядывать цветовую палитру пламени.

— Мне вот интересно, как ты из своего золотого детства попал в Дом?

— Правда? И как зовут твоего лучше друга?

Кошка посмотрела на Фитиля сквозь подвижный всполох пламени, но тут же поняла, что это плохая идея, и бросила веточку в костёр.

А как зовут твоего лучшего друга, Марта? Тишина? Интересный вопрос, и правда — подумала она. Вокруг неё всегда были люди; они улыбались, они плакали, они любили Марту за её умение слушать, понимать и как-то особенно умиротворяюще гладить по плечу. Когда поговорить о себе нужно было самой Марте, рядом никого не оказалось. Только друзья мужа. С ними и говорить-то было невозможно, чтобы горло в кровь не изодрать.

Итак, начнём сначала. Что же вы всё-таки хотели, Кошка? Я подумала, что если найду человека, чья боль сильнее моей, мне не будет так одиноко.

Она смотрела на Фитиля всё так же спокойно, ничуть не меняясь в лице.

— Психиатры не пишут сочинений, они не очень поэтичные люди. — Кошка пожала плечами. — В целом что-то вроде этого, да. Нестабильная психика, агрессия по отношению к себе и окружающим, склонность к суициду. Термины, термины, дозировки лекарств. По ним сложно судить о человеке.

Она потёрла переносицу кончиками пальцев, закрыв глаза на время.

— Да, невольно подумаешь, что родителям надоело с тобой возиться. Это первое, что приходит в голову. Но судя по поступающим счетам и посылкам, они заботятся о тебе, просто по-своему. У людей это может проявляться по-разному. Они могут любить тебя, только так, что ты этого не чувствуешь.

Кошка опустила руку и снова повернулась. С Фитиля как раз сполз первый слой брони — то есть плед.

— Мама хотела тебя забрать, почему ты отказался? Боишься, что там будет хуже?

Отредактировано Кошка (11.01.2024 22:13:03)

Пил Фитиль что-то вонючее. Кошка пока ещё не разобралась, откуда в Доме брались вещи, которых в нём быть не должно. Вот спирт, например. Вряд ли Фитилю его в Могильнике выдали. Сигареты здесь вообще были бесконечными. Когда они заканчивались у Кошки, можно было остановить кого угодно в коридоре и выменять пачку на шоколадку и пачку орешков. Дешёвые, правда, но можно было привыкнуть.

Она ничего не сказала. Для чтения моралей у этих ребят имелся воспитатель. Ей вот Мурена тоже высказывала за курение.

— Друга трогать не буду, просто хочу удостовериться, что тебе есть с кем поговорить.

А если не с кем, всегда можно пойти в психологи. Кошка пожала плечами. Когда она посмотрела личные дела воспитанников Дома, то была очень удивлена, как у многих из них имелись родители. Вот у Фитиля даже вполне приличные, работающие, не нищие. Ими как будто и в самом деле двигали благие намерения. Они как будто и правда его любили. Как любят гулять в парке или пить кофе со сливками.

— Я не боюсь, я знаю. Я здесь, потому что мой муж был учителем и очень любил детей. Он приходил домой и ругался: нет, ты представляешь, они сказали, что Пушкин им скучно! Пушкин! Завтра принесу им Агнию Барто! — Она на секунду улыбнулась. —  А меня он брал с собой в походы, когда водил детей в лес. И я наблюдала, как он с ними разговаривает, как перетаскивает девчонок через овраги на руках, как читает им стихи на ходу. Когда я здесь, это всё как будто живое. Как будто мы по-прежнему одно.

Она прикусила губу, помолчала. Хотелось бы, конечно, уверить Фитиля, что он заблуждается, но тогда бы это действительно были иллюзии, несовместимые с жизнью.

— Но я здесь не всегда. Каждый день я возвращаюсь в квартиру, где меня никто не ждёт, готовлю себе еду сама, ложусь спать сама, иногда достаю из шкафа свитера и сплю с ними. Потому что если я перестану чувствовать это, то потеряю себя. Проблема в том, что даже находясь среди похожих на тебя людей, ты продолжаешь чувствовать себя калекой, я не права? Что ты видишь, когда смотришь в зеркало?

— Крысы друг за друга не отвечают. Что будет делать одна крыса, когда другая тонет?

Кошка улыбнулась. Если продолжать все эти животные метаморфозы, ничего хорошего в конце концов не выйдет. Окажется ещё, что она тут ради удовольствия решила поиграть с крыской — куснуть и отпустить, посмотреть, как мучается. Внешне оно, наверное, так и выглядело. Пришла тут, прицепилась с каким-то разговорами и сидит.

— Я не навязываюсь в друзья, если тебе это не нужно. Но иногда внутри человека происходят такие вещи, которые его мучают, они невыносимые, душные, гадкие, в них противно признаться даже самому себе. И порой о таком не расскажешь даже другу, не встретив в ответ осуждения. А мне можно рассказать о любой такой гадости, о любых сомнениях, страхах… Я здесь для этого. Я просто хочу, чтобы бы ты знал, что рядом есть такой человек. У меня есть свои причины, почему мне это нужно, но они не имеют большого значения. У меня всегда была потребность любить людей как… ну знаешь, как действие, а не просто состояние. Но я никогда не перееду целиком жить в Дом. Взрослых, которые отгородились от внешнего мира, тут и без меня достаточно. Я всё-таки думаю, что отсюда нужно что-то выносить. И приносить взамен что-то другое.

В Дом Кошка притащила уже много. У неё почему-то было мало своих вещей. Шляпы она теперь носила реже, а фильмы сожгла ещё год назад, все они были с чем-то связаны, и невозможно было просто сидеть и смотреть их в одиночку. Остались книги, чаи в банках, кусты в горшках. Всё она нанесла сюда, в свой маленький неуютный кабинет.

Она подцепила носком ботинка дубовый лист под ногами и спросила с интересом:

— И почему же меня съедят девчонки?

Вот как с ними Кошке пока что общаться не приходилось. Ей даже стало любопытно, чего такого Фитиль знал о девчонках, если они жили на целом отдельном этаже. Нет, она понимала, что они всё равно пересекались и могли общаться, но едва ли прям часто.

Кошка неожиданно для себя посмеялась.

— Кто вообще в своём уме захочет доносить что-то Василиску? Я к нему даже близко предпочитаю не подходить. Ты только представь это: а вы знаете, сижу я тут как-то с Фитилём у костра курю, а он мне предлагает выпить... И всё,  нет Кошки, доболталась, сидит теперь в желудке у Василиска, переваривается.

Предложение она приняла довольно скептически. Посмотрела прищурено, взяла бутылку, вытерла горлышко об рукав и чуть-чуть попробовала. Тут же закашлялась и вернула обратно.

— Гадость, — сказала не своим голосом. — Бедный твой желудок. Фу.

Она ещё немного поплевалась и вытерла рот. Принято же правило ничего из чужих рук не есть, не пить. А всё глупое кошачье любопытство.

— А мне, может, нравится курить и слушать бедолаг, я такой человек по природе. Вот если представить, что существует некий карман между жизнью и смертью, где ты как будто не там и не тут, и тебе и не хорошо, и не плохо, и с тебя послойно снимается всё, что не ты, всё, что ты на себя за жизнь нарастил, чтобы в итоге осталось твоё первозданное нутро... Как бы этот мир выглядел у тебя?

От хлынувших дыма и жара Кошка закрылась полой пиджака и снова закашлялась.

— Ты случайно не надумал меня тут добить? А то прикидываешься добрым, а сам точишь нож на жареную кошатину.

Теория про девушек и парней прозвучала довольно любопытно. Кошку тогда тут, выходит, все парни должны были лупить по морде за её откровенность. Что ж, она и в самом деле пока что мало кого тут знала. Может, всё ещё впереди. Не то чтобы её прям волновала подобная перспектива. На то он и высокий болевой порог.

Кошка хмыкнула, но продолжать тему подобного отношения к воспитателям было неэтично с её стороны, и она промолчала. С этим Василиск пусть сам разбирается, ему наверняка не требуется ничья помощь. Вряд ли он такой отчаянный, как Кошка, и с воспитанниками пьёт чай.

Она повернулась и серьезно посмотрела на Фитиля.

— Меня не беспокоит нож, — сказала она.

Страшно только первый раз, а потом уже знаешь, что тебя ждёт.

— Не думаю, что ты пустил бы его в ход. В твоих руках куда опаснее спички. А мы уже сидим возле костра.

Она покусала губу задумчиво, потом продолжила:

— Или это оружие против самого себя... И вот скажи мне, в чём же было твоё прозрение? Что будет, если всё это убрать? Если смотреть на тебя не через пламя, не через шрамы... и вообще убрать страх, боль, злость и все другие эмоции, что от тебя останется?

Кошка отвела взгляд и посмотрела наверх, на синее небо, порезанное ветками деревьев.

— Я могу сказать за себя. Оказалось, что единственную опасность для меня представляют тишина и отсутствие людей рядом. В комнате с маньяком-убийцей мне будет комфортнее, чем в пустой. Забавно, правда? И ещё я могу не только слушать, но и в целом не испытываю потребности в ответных чувствах. Раньше забота и любовь были взаимными, например. А получается, что можно просто отдавать и при этом не чувствовать опустошения.  Вот такое прозрение.

От глотка дурацкого пойла всё куда-то поплыло, небо завибрировало, словно картинка на экране телевизора, и, прикрыв глаза, Кошка опустила голову. Она припомнила, нет ли собой никакой шоколадки, но, кажется, ничего не было. Она на всякий случай открыла сумку и проверила.