Закономерность была смешная и отчего-то немного грустная: все свои дни рождения с момента попадания в Дом Рыжий встречал в Могильнике.

Ну, не то чтобы прямо встречал. Когда встречают — чего-то ждут, Рыжий скорее меланхолично провожал взглядом, перелистывал страницу и продолжал двигаться дальше как ни в чем не бывало. Сначала вынужденно, потом так получилось, а в последние годы уже сам сбегал, поджав хвост. Сейчас тоже удрал. Янус если и догадывался, то очень милосердно не подал вида, важно покивал на плохое самочувствие, начеркал что-то про «массажи» и «системы с Актовегином», которые «лишними не будут в твоем случае, наверное, никогда», и разрешил на неделю остаться.

Здесь было знакомо стерильно-чисто, знакомо тихо и знакомо одиноко. Самое оно, что доктор прописал для Дней Рождений, которые совершенно тебя не радуют. Сейчас, может быть, было даже безрадостнее, чем обычно. И потому что последний год, и потому что сегодня он стал окончательно взрослым по меркам всех миров — восемнадцать было некрасивым числом, Рыжему вообще категорически не нравились восьмерки с их замыкающейся кольцевой конечностью — и потому что Янусу он даже почти не врал. Сплин заставлял его чувствовать себя действительно нехорошо. Болела голова, ничего не хотелось. Хотелось курить, но для этого надо было умудриться прошмыгнуть мимо бдительных медсестер, а с капельницей на штативе это было сделать не так легко.

Поэтому довольствовался малым. Мял бычок в пальцах, время от времени поднося его к носу, чтобы просто терпким табачным надышаться, считал трещины на потолке, по третьему кругу за последние дни перечитывал сменянную на сигареты же у соседа по палате книгу. Сосед уже отправился в спальню, книга осталась, а больше меняться было не с кем.

Тарелки с завтрака еще не забрали, кашу доедать не хотелось. Рыжий размазал ее ложкой по тарелке, только выхлебал залпом крепкий чай с лимоном и в несколько укусов почти не жуя проглотил два бутерброда с маслом и сахаром — медсестры, которые знали его хорошо и помнили, какой сегодня день, подсунули в качестве угощения что-то повеселее пустой овсянки.

«Нужно просто вырасти таким человеком, который смотрит на мир открытыми глазами и не обманывается. В таком случае даже людское вероломство покажется забавным, не более того. Когда поймешь, что в человеческой природе всегда есть частица зла, тебе будет легче выстоять», — Рыжий перелистнул страницу и фыркнул себе под нос. Без нотаций Бредбери нравился ему больше, особенно без подобных прописных истин. Как раз из понимания рождалась необходимость «закрытых глаз» — очки укоризненно подмигивали зелеными линзами с тумбочки. Здесь необходимости в них не было.

Он дернулся на звук, но среагировать не успел: апельсин, круглый, как солнце, проскользнул мимо пальцев и шлепнулся в одеяло между ног, как в гамак. Рыжий прищурился, часто заморгал, пытаясь сообразить, не подводит ли его зрение, потянулся было пальцами за очками, но передумал. Отчего-то именно сегодня хотелось быть кем-то другим немного меньше, чем обычно, на самую малость. Чтобы удостовериться в безопасности своей репутации, прежде чем ответить Рыжий поинтересовался, не соизволили ли соболезнующие припереться по его душу всей ватагой. Выяснив, что нет, облегченно вздохнул, захлопнул книгу, не озаботясь закладкой — какая разница, с любого места начать можно — и выскользнул босыми пятками из-под одеяла на пол. Потом подумал и сел по-турецки. Потом опять опустил одну ногу и неловко попытался то ли пригладить волосы, то ли организовать на голове мало-мальски приличный шухер. Вышло плохо, только пребольно дернул за собой капельницу, забывшись — непослушная пружинка отросших волос как торчала в сторону, так и продолжила. Санитарка из «бабуль» (большая, мягкая, похожая на большую маршмеллоу в своем халате) утром смеялась, что «Рыжего корова лизнула во сне».

Вообще как-то резко стало не по себе: от своей утренней помятости, пушка золотисто-рыжей небритости на щеках, от чего и роза, кажется, начинала пушистой казаться, пятна зубной пасты на воротнике футболки. Не по крысиному, не представительно. Захотелось и подобраться, и наоборот. Выбрал третий вариант, надулся, нахохлился, принялся ковырять кожуру апельсина короткими ногтями, моментально наполняя палату терпким цитрусовым запахом.

— А для кого спрашиваете? — осторожно поинтересовался он, разделяя апельсин пополам и откладывая одну на тумбочку между собой и Кошкой, подталкивая пальцами. — Впрочем, разницы особо никакой. Жить буду не помру, пусть вещи мои не делят. А то небось уже все обнадеялись, что я двинул кони.

После, чуть кривясь от кислого брызнувшего сока, почти довольно морща нос, поинтересовался уже более дружелюбно.

— Янус небось уже все разболтал, да? Но я больше недели не засиживаюсь, кому какое дело. А тут почти как дома, даже у окна, поглазеть можно. Скучно только. Но скучать иногда полезно.

О том, что из окон до невозможного дуло и вид открывался разве что на безрадостные обглоданные ржавчиной гаражи да покосившиеся собачьи будки, Рыжий не уточнил, чтобы не хаять свой козырный могильничный телевизор. После, отправив в рот еще одну апельсиновую дольку, вновь поменял позицию ног. Казалось, он никак не мог определиться, как именно хочет заземлиться и хочет ли. Во всех его острых углах звенела нервная неловкость.

— Чем обязан визиту? — уже гораздо более деловым тоном поинтересовался он и выдавил из себя усталую улыбку. — Если мои чего учудили, так это подождите до понедельника, там будет триумфальное воскрешение из мертвых и раздача подсрачников. А если с профилактическими беседами, то лечить меня не надо. От того, что сижу тут, никому не плохо. Может быть даже наоборот — хорошо. Время от времени, знаете, полезно ненадолго самоустраниться, нельзя же так надоедать.

Отредактировано Рыжий (15.01.2024 18:36:44)

Отмер не сразу — как будто эти подарки от Кошки вышибли из него весь дух разом. Рыжий осоловело моргнул, уставился на коробочки, на их глянцевую нездешнюю новизну, но не сдвинулся с места. Сначала озадаченно нахмурился, еще больше подобравшись, как перед ударом. Затем, переведя взгляд на лицо Марты поджал губы и рвано выдохнул.

Много чего хотелось сказать. И «что это», и «уберите», и «а по какому поводу все эти щедрые дары». Вместе с голосом вернулось осознание, а недоверие сменилось каким-то совсем уж незнакомым чувством. Рыжий не назвал бы его слишком приятным, скорее горьким. Может быть ему и хотелось подарка, где-то глубоко в душе. Но не от Марты. Но мать приезжала даст бог пару раз в год, всегда привозила какую-то ерунду ненужную: «Держи, поделишься с остальными», и, может специально, а может и нет, эти приезды никогда не выпадали на зиму. А Рыжий не хотел делиться. Хотелось, чтобы хотя бы раз она привезла что-то для него одного. Что-то такое, что можно было спрятать за пазуху и не отдавать никому, только трогать кончиками пальцев и соединяться с теми, кто далеко.

Поэтому отдавал вообще все, даже не заглядывая в пакет. Всегда привозила в одних и тех же дешевых кульках, с птицей-фениксом на шуршащем целлофане.

— Зачем? — наконец Рыжий открыл рот и почти не узнал свой голос. Кашлянул, подобрался и уверенно цапнул подарки, словно боялся, что их отберут. Сначала поднес к глазам открытку, кажется, побледнел еще пуще прежнего, из-за чего веснушки стали выделяться яркой россыпью. Бросил на Кошку взгляд наискось и отложил картон в сторону.

— Не надо было использовать это имя, — буркнул он, умащивая коробочки на коленях, не сумев определиться, какую из них распаковать первой. — Меня зовут Рыжий. Раньше звали Смертью. А с ним… Вы с ним не знакомы. С Адрианом. С ним тут никто не знаком, кажется, даже я. Но я передам, что вы его поздравляли, Ко… Марта. Кажется, ему очень давно ничего не дарили на День Рождения.

Тут было недолго скатиться в какую-то уж совсем несолидную сентиментальность. Рыжий прокашлялся, хлопнул в ладоши, словно возвращая себя — крысиного вожака — обратно, и повел пальцами в воздухе. Так и замер, с занесенными руками. Сглотнул.

— Оно же… дорогое, наверное, да? Да, почти наверняка дорогое. Еще можно вернуть? Я благодарен, и все такое, но плеер у меня есть, так что лишнее, это определенно лишнее, и совершенно не нужное…

Не давая себе передышки и времени передумать, Рыжий ловко перекинул подарки на соседнюю койку, где умостилась Кошка — так, словно они обжигали ему руки. Открытку не вернул, она так и осталась лежать рядом, укоризненно смотря на него мальчиком и пушистой рыжей нахалкой.

— Заберите. Заберите и больше… не надо. Вам что-то нужно, да? Говорите тогда что и, я не знаю, займусь как выйду. Но покупать меня не надо. Я на такое не ведусь.

«Вы должны были меня уговорить. Одно слово, и я бы взял».

Рыжий удовлетворенно кивнул — правильно, забирайте — и тонко неестественно улыбнулся. Кажется, чем дальше, тем хуже у него получалось изображать достоверность этого жеста.

— Не обязательно глушить внутри. Очки ведь тоже носят не для того, чтобы спрятать глаза.

В его случае было, конечно, ровно да наоборот. Рыжий вообще любил давать циничные советы, которыми сам никогда не пользовался. Мойте руки с мылом как можно чаще, не курите, не залезайте девчонкам под юбки и, бога ради, не хлещите крепкий черный чай на голодный желудок, если не хотите ближайший час блевать. Поспешил спрятать горечь за смешком и повел плечами, как в танце, намекая на неожиданный ночной курс кройки, шитья и новогодних возлияний.

— Лучше под Модерн Токинг. Оно так-то, наверное, и веселее, правда?

В нем самом веселости не осталось ни на йоту. Пожал плечами и выставил руки перед собой — сдаюсь, делай со мной что хочешь.

— Только у меня теплой одежды нет. Здесь. И я бы проверил, не ходит ли коридорами старшая медсестра. Она обещала при следующей попытке к бегству привязать меня к койке — не сильно ее заботит, что я тут по своей воле и не собираюсь далеко уходить.

Выкручиваться пришлось кое-как — завернувшись в одеяло, как в кокон. Только торчал наружу нос, сверкали два зеленых круглика и горело буйство рыжины — было похоже, что Кошка везет перед собой большую гусеницу. Гусеница время от времени дрыгала ногой и торчащей из ватного одеяльного тела тощей рукой тянула за собой штатив. Хорошо, что сейчас было раннее утро, и лифт был не далеко. Не пришлось сражаться с лестницами и чужим навязчивым вниманием.

Все это время Рыжий был рассеянно задумчив. Смотрел больше в себя, не развлекая Кошку разговорами и шутками. Наконец, когда щеки полоснул холодный февральский воздух, часто заморгал и спросил нарочито отстраненным голосом.

— Вы сказали, что плакали. Когда получили подарок. А я вот не плакал. Надо было, может быть, не знаю. — Он ловко вытащил из-за пазухи припрятанную мятую пачку сигарет и полупустой спичечный коробок, глотнул дым. На Кошку смотреть не хотелось. Почему-то о чем-то личном получалось говорить только с самим собой и никак иначе.

— Она вчера звонила. Мать. Живет вообще тут недалеко, вроде, но телефонировать, может быть, проще. Сказала подарок есть для меня, на день рождения. Они вообще его еще раньше сделали, года пол назад, просто никак не доходили руки сказать.

Он ненадолго замолчал, покрутил сигарету в пальцах. Сморгнул, поджал губы от злости на самого себя. Поправил очки пальцами, чтобы не сползали.

— Общежитие там дадут. Льготы как сироте, золотые горы. Я не очень слушал, наверное. Могла бы вообще не звонить. Я к ним и не собирался.

Рыжий поежился, вздрогнул, но голос остался чистым и ровным. Повернулся к Кошке, улыбнулся ей — не потому что хотелось улыбаться, а просто так, по старой привычке, это всегда было проще и снимало кучу вопросов, поднес пальцы к уху и побарабанил, изображая наушники.

— Вот такие радости. Не надо их никому дарить, особенно мелким. Белобрюху там или кому. Они ведь привяжутся. Еще поди решат, что вы их любите, заберете с собой в лучшую жизнь, где этих плееров завались будет. Но ведь не будет. Не рассыпайте перед голодными крошки. Они окончательно с ума сойдут.

После, чтобы как-то сгладить, бегло добавил, уже почти в своей обычной манере.

— Не знаю, почему вам раньше никто не сказал. Можно приносить на Меняльник. Хотите что-то дарить — вам лучше туда.

Отредактировано Рыжий (22.01.2024 23:32:22)

— А разве это плохо — когда принимают за сумасшедшего? — дрогнувшим голосом спросил Рыжий и, чтобы окончательно позорно не разрыдаться захохотал. Сначала тихо, потом в голос, почти роняя сигарету себе на колени. Лицо Кошки танцевало и плыло перед глазами, дробилось зелеными стеклами.

Рыжий смеялся, или плакал, или позорно переживал свое взросление напротив, казалось бы, случайного, совершенно чужого себе человека. Какое гадство, что в Доме, может быть только у него, но кто знает, по-настоящему «своих» людей не было. Смеялся, пока Кошка его везла. В основном над тем, какая это все нелепица, мол «вот так и проходит жизнь: ты добровольно то ли умираешь, то ли нет, тебя куда-то везут, и все что остается — смеяться.

И как нелепо, что там, где психолог говорила про обиду, была только злость. Но не на мать, а на самого себя, что даже несмотря на то, что отказ на него написала как оказалось без задней мысли и разговоров, все еще находил в своем сердце только любовь и безотчетное слепое «забери меня отсюда, я хочу домой».

— А может лучше в снежки? Если из этого снега что-то лепится, конечно, — предложил Рыжий, свешивая руку вниз. — А если Василиск выйдет мы его закидаем. Змеи, вроде, не любят холод.

Снежок не лепился. За вчерашний день все подтаяло, а потом опять схватилось жесткой прозрачной коркой, почти глазурью. Такими снарядами, если получится отколупать, было жаль бросаться даже в Василиска. В его адрес первое раздражение — самое колючее и злое — уже тоже давно прошло. Осталось только принятие и что-то похожее на смирение. Василиск делал то, что считал правильным, как и многие другие здесь. Обвинять его за это было бы глупо, а Рыжий и так всю дорогу рубил головы гидрам и сражался с ветряными мельницами, чтобы добавлять в послужной список еще одну. Подстроиться было проще. И безопаснее для собственной шкуры.

— Хорошо, что вы пришли, — бодро вроде как поблагодарил Рыжий. — Пусть я еще не до конца понимаю, чего вы ко мне прицепились. Тут все у всех работает не очень. Это не этично.

После высунув руку из-под защиты одеяла, закинул ее наверх и попытался поймать руку Марты. В итоге просто неловко мазнул пальцами постучал, куда дотянулся. Как замена объятий так себе, но это уже было что-то от взаимоотношения с Крысами. Хотя те и обниматься, было дело, лезли, иногда наваливаясь на вожака всей кучей.

— Спасибо. За… просто спасибо. Не буду я никому писать. Представлять лучше что-нибудь приятное. Ну, например…

Тему надо было перевести — в глазах снова начало как-то подозрительно осколочно резать. Рыжий поспешил спрятать руку обратно, призадумался, а после начал вещать тоном заправского сказочника, надеясь, что Кошка если не подыграет ему, то хотя бы не поднимет на смех.

— Скажем, что мы сейчас не во дворе тут жопы морозим. А это какой-нибудь бар. Там тепло, фонарики везде, много дерева. Я — праздную свой день рождения, собрались друзья, красотки — полный фарш короче. Тут объявляют: «На сцене, специально для именинника — Кошка». И тут вы, с гитарой этой вашей. В платье, блестящем таком. Ну или как сейчас, не суть важно. Подходите к микрофону, машете мне рукой. И по деловому так: «Знаете, мне на восемнадцать лет подарили гитару, и я теперь могу делать подарки всем остальным. С днем рождения, милый Адриан, с днем рожденья тебя». А потом торт еще...

Рыжий мечтательно вздохнул, хихикнул. Потер ладони, разгоняя в них тепло.

— А вот если… Если вдруг так случится там, в Наружности. Что у меня все ничего так, и я пригласил вас на свой день рождения. Вы бы пришли? Не из жалости, а просто так.

Отредактировано Рыжий (23.01.2024 11:52:33)