В голове все еще трещало, можно поэтому Фитиля Рыжий проводил недоуменным и несколько заторможенным взглядом: руку не отбросил, не огрызнулся, даже толком не удивился. От жесткой стыковки со столешницей спина все еще ощущалась раскаленным куском арматуры, соединявшей череп с тазовыми костями, а в легкие словно кто-то щедрой рукой насыпал песка или пепла. Позывов откашляться не было, но каждый вдох и выдох давался с заметным усилием. Словно Рыжему приходилось вспоминать как это делать — дышать не задумываясь.
Помощь он все же принял, и теперь стоял, по собачьи нелепо крутя головой, пытаясь избавиться от звона в ушах и вернуть себе если не ясность мысли, то хотя бы ощущение чистого кристаллизованного раздражения. Ни то, ни другое возвращаться особенно не хотело. Но оно, может быть, было и хорошо. Иногда, прокручивая в голове, Рыжий представлял себе крысятник бутылкой газировки. Бутылку эту трясли и так, и этак — Василиск сегодня вообще выступил в роли умелого бармена, как из фильмов на кассетах: и подкидывал ее, и переворачивал, невыразительными своими бледными глазами наблюдал, как захлебываются сами в себе пузыри подростковой истерики. Без Василиска, впрочем, пузыри эти тоже захлебывались, клокотали в легких и в горле, щекоткой пробегали по позвоночнику и оседали злыми колючими укусами где-то в затылке, вынуждая делать глупости. Рыжий в этой ситуации видел себя рукой, свинчивающей крышечку. Хитрость была простая, но действенная: если открывать бутылку сразу, да еще такую — раструшенную, истерика почти наверняка зальет тебя всего: руки, ноги, пол вокруг, растечется по скрытым скользкой шкурой линолеума старым половицам. Надо было с умом. Немного скрутить и подождать. Бутылка начинала шипеть, кашлять, но водой не плевалась — Рыжий держал крышечку крепко.
Сейчас вожак чувствовал себя одновременно и снаружи, и внутри бутылки — разделившимся на две половины и наблюдающим сам за собой со стороны. Но большая истерика: кашляющая, плюющая кислотой, прожигающая все на своем пути, — сегодня уже, даст бог, не случится. Рука болела и чесалась дать кому-нибудь в рожу, чтобы снять остаточное напряжение.
Вместо этого Рыжий медленно сжал и разжал пальцы, мазнул рукой по затылку — голову не разбил, и на том спасибо — после уже взглядом размазывал в тонкий слой состайников. Даром, что глаза были скрыты очками, под их зеленым лиственным блеском мальчишки шипели и ежились, как головешки в кострище, расползались в разные стороны, опуская глаза, сутуля плечи, отступая. Многие, но не все. Самообманом Рыжий баловался не часто: Крысы — не из тех, кто принимают авторитеты надолго.
Свинтить крышечку, закрутить снова и ждать, пока снова не начнут захлебываться. В отличие от реальной газировки, в спальне Второй группы клокочущий запас углекислого газа имел свойство самовосполняться. Даром, что не самовоспламеняться, но где-то глубоко внутри Рыжий знал и понимал, что и до этого не далеко.
Наконец взгляд его медленно дошел до Василиска, споткнулся на нем и застрял, зацепившись за острые крючки чужого раздражения. Его собственное, кажется, наконец нашло выход и начало подпирать к глотке снова кислым и горьким.
Вкусно тебе, сука? Запустил цепную реакцию и сидишь, жрешь. Ну жри, жри, не подавись только, Красная шапочка, решившая вместо визита к издыхающей бабке организовать пикник стае одичавших собак, что возомнили себя волчками.
Крысами — поправил он сам себя. Но что хуже, собаки или крысы, определить было сложно. По скромному мнению Рыжего, все они в этих стенах были одинаково изломаны и уродливы.
Хотелось то ли в глотку пирожок ему этот затолкать, то ли выбросить их из окна, то ли самому вот так же усесться, меланхолично жуя и отстранившись, возвысившись над самим собой, над хаосом и над мальчишками. Но этого себе Рыжий позволить не мог. С высокой должностью приходила соответствующая мера ответственности. Вожак медленно выдохнул, заставил себя отвернуться и почти не расцепляя губ бросил тихо и холодно:
— Убрать.
В этот раз никто спорить не решался, даже ртов не раскрыли. Молча конструкцию «кирпичного» собрали обратно, молча вернули на стол что было, так же молча и почти покорно начали растаскивать по столам то, что принес с собой новый воспитатель и выбранные им из пестрой толпы «оруженосцы». Рыжий даже почти не смотрел, мазал взглядом лениво и сонно, все еще холодно. На деревянных негнущихся ногах подошел к Фитилю, тихо — так, чтобы слышал только он, сказал:
— Если «просто», завались и подыгрывай столько, сколько будет нужно. Если змея сыта, она спит. Пусть жрет пирожки, а не крыс.
До более конкретных объяснений не снизошел. И не захотел, и не того полета был Фитиль, и не настолько они с ним были друзья, чтобы Рыжий вдруг вздумал откровенничать. По фактам даже от намека на приятельские отношения между ними не осталось уже ничего, только злоба и прогорклый привкус мальчишеской конкуренции. Рыжий это соперничество имел ввиду. Как будто они действительно верят, что он когда-то хотел или мечтал стать вожаком. Просто у всего на этом свете было свое время и место: иногда люди вынуждены играть определенные роли просто потому, что никто кроме них не может, потому что они должны. Это долговое обязательство вожак чувствовал на своей шее с каждым днем все сильнее затягивающейся удавкой.
Шайтана затыкает уже без лишних расшаркиваний, подцепив с подноса тот же пирожок и ловким точным движением пихнув его состайнику в рот. Шайтан неплохо читал по губам: «заткнись» должен был понять и беззвучное, даже по одной судороге сведенных челюстей. Поймал жидковатый суетливый взгляд Соломона, вновь почувствовал, как утихшая холодная змея раздражения внутри поднимает голову, и лязгнул зубами чуть громче, так, чтобы все услышали.
— Сели пить чай. Молча.
— Рыжий…, — Дон было подал голос но моментально стушевался и вжал голову в плечи, когда подбородок вожака хищно устремился в его сторону. — А жрать то можно?
— Жрите, — ядовито выплюнул Рыжий, в два шага пересек спальню и уже в дверях обернулся, взрезав воздух неприятной улыбкой. — Чтобы когда вернусь все было тихо. Я ясно выразился?
Пожалуй, что это было бегство, причем позорное. Но сейчас Рыжего в меньшей степени волновало, что по этому поводу подумает Василиск, гадковато улыбающийся уголками губ Соломон, Фитиль с ледяными злыми глазами, все остальные состайники. Пусть воспитатель с ними нянькается и дальше, если ему так хочется, а с вожака на сегодня, кажется, что и хватило. Собственная крышечка требовала быть аккуратно свинченной, чтобы не слететь окончательно.
— Я к Янусу, — с самым честным лицом солгал Рыжий Василиску, на мгновение снова к нему обернувшись, напустил на лицо извиняющееся скорбное выражение. — Спина. Получу свой обезбол и вернусь.
К Янусу он зайдет, но не сразу. Сначала подышит воздухом на пороге, прочистит голову, займется эмоциональным кровопусканием.
Иначе, с такими раскладами, действительно кого-нибудь гарантированно придушит.
Отредактировано Рыжий (21.02.2024 13:08:11)
