— Не справедливо, — морщась, куда-то в пустоту коридора говорит Шайтан, утирая кровь с разбитого носа.

День выдался паршивым с самого утра. Кофе пришлось пить холодным, потому что тот остыл, пока Крыс по всей комнате искал сигареты. Последние закончились. Вернее, все запасы заботливо были изъяты любимым крысиным воспитателем. На завтрак была явно пересоленная пшённая каша, перебить вкус которой не смог даже приторно-сладкий кисель. Уроки тянулись бесконечно долго, учителя - все как один - вдруг решили завалить Шайтана дополнительными заданиями, раз он всё равно их не слушает. Вишенкой на торте стал прилетевший в нос кулак Лавра, которого выбесил один лишь факт нахождение Крысы с ним в одном коридоре. «Ещё легко отделался» — так он сказал Шайтану, ядовито улыбаясь, наблюдая за тем, как тот судорожно хватается за нос. Лавр бросил ещё какую-то фразу, но говорил он, отворачиваясь от Крысы, так что Шайтан смог различить лишь что-то вроде «и на глаза больше не попадайся». Пёс исчез из виду так же быстро, как и появился — можно было подумать, что он настиг Крысу намеренно. Шайтан сполз вниз по стене, с трудом сдерживая поступающие к глазам слёзы. Больно не было. Почти. Было обидно, досадно. Особенно за испорченное лицо — единственное, чем высоко дорожил Шайтан.

К боли он привык давно. Шайтан не мог похвастаться высоким болевым порогом, он был неженкой с крайне чувствительной кожей, синяки на которой могли оставаться от малейшего прикосновения. В Могильнике Шайтану диагностировали какой-то синдром или заболевание, название которого он так и не запомнил. За то отчётливо запомнил хорошо считываемые с губ слова Януса: «постарайся не влезать в драки». Шайтан фыркнул, но, завидев в глазах Паука сочувствие, не стал комментировать его слов. Больно было в далёком детстве огребать указкой по спине. Больно было, когда таскали за волосы и отбрасывали в сторону. Сейчас боль была совершенно другая.

Шайтан суёт трясущуюся руку в карман и шарит ею в поисках сигарет. Их нет. Крыс чертыхается и стискивает зубы. Вихрем окутавшие его эмоции, ком, застрявший в горле, всё нутро буквально требовало хоть малой дозы никотина. Успокоиться. Надо было успокоиться. Стократ про себя Шайтан проклял Василиска и тот злополучный день, когда тот решил устроить обыск в Крысятне. Ему-то с его высокой колокольни невдомёк, что есть вещи запрещённые, но порой жизненно необходимые.

Решив, что хуже уже быть не может, Шайтан поднимается с пола, в очередной раз утирает кровь с носа рукой и направляется в сторону кабинета воспитателя. Вся левая рука в крови, всё лицо - мерзко - измазано всё той же кровью. Как же легко порой бывает из красавицы превращаться в чудовище. Шайтану впервые плевать. Ему нужно было успокоиться, взять себя в руки, а потом уже можно будет и нос обработать и руки отмыть. В Могильник он не собирался — слишком уж много неприятных воспоминаний связано с этим местом. Но была вероятность, что аптечка окажется в кабинете Василиска. Это, ко всему прочему, будет настоящей удачей. Хотя, оглядываясь на сегодняшний день, Шайтан слабо верил в собственное везение.

Остановившись у двери, он стучит. Выждав с минуту, Шайтан стучит вновь. Что-что, а нормы приличия никто не отменял. Конечно, никто ему не поверит, застав врасплох, что он честно ждал разрешение войти. Поэтому третий раз Крыс стучать не стал. Шайтан поворачивает дверную ручку и толкает дверь. Поняв, что она поддалась, парень не медлит и, даже не тратя время на то, чтобы оглядеться по сторонам, шмыгает внутрь, не забыв за собой закрыть. В кабинете никого не оказалось. Крысу это было на руку.

Несколько раз Шайтан имел удовольствие появляться в кабинете Шерифа. И всегда это были не радостные поводы. Прошлый воспитатель не любил отчитывать воспитанников за свои проступки, поэтому делал это редко, нудно и вымораживающе. О том, что разговаривать с Шайтаном бессмысленно Шериф знал, поэтому вызывал его к себе на порог ещё реже, чем остальных. В какой-то момент состайники подумали, что Шайтан у воспитателя на хорошем счету. Слухи расползались стремительно быстро. Дом жадно впитывал в себя информацию, менял, приукрашал и выдавал в новой красивой обёртке. Кто-то до сих пор свято верит, что Шериф ушёл из Дома из-за нелепых сплетен. Шайтан думает, что тому попросту осточертели Крысы.

Василиск умудрился изменить кабинет кардинально. Шайтан словно попал в совершенно другой кабинет. Здесь было чисто, светло, всё стояло на своих местах и, казалось, расположение мебели было придумано вплоть до мелочей. Это вовсе не походило на кабинет Повелителя Крыс. Быть может, он ошибся дверью и зашёл к воспитателю Фазанов? Взгляд Крыса падает на ровный ряд стеклянных бутылок, стоящих на тумбочке. Приглядевшись, Шайтан морщится. Минералка. У Шерифа на том же месте всегда стояла недопитая бутылка какого-нибудь виски или коньяка, которую при хорошем раскладе всегда можно было приватизировать. Впрочем, сравнивать воспитателей было глупо. И у Шайтана совершенно не было на это времени. Он проходит вглубь комнаты, садится на стул, стоящий перед столом, и разглядывает встроенные в стол ящики. В них можно было поискать что-нибудь интересное. Вряд ли Василиск стал бы хранить сигареты, до которых охотно могут добраться наглые руки воспитанников, в очевидных местах. Первый ящик оказался скучным. В нём хранились ручки, карандаши и прочие канцелярские принадлежности. Во втором ящике обнаружились кипы бумаг, к которым Шайтан так же не проявил никакого интереса. Третий был заперт на ключ. Шайтан раздосадованно цокает языком и откидывается на спинку стула, сплетая пальцы. Нос ужасно зудел, причиняя ещё больший дискомфорт.

Взгляд Крыса падает на стеллаж на подоконнике. Шайтан поднимается со стула и подходит к нему и выуживает одну из книг. Парень пролистывает несколько страниц и вдруг ощущает на себе пристальный взгляд. Книга выпадает из рук. Шайтан успевает только ойкнуть, завидев в дверях воспитателя. Если б можно было провалиться сквозь землю, исчезнуть, спрятаться под мантию-невидимку, раствориться в текстурах, Шайтан непременно воспользовался одним из этих вариантов. Но, увы, он попался.

— З... здравствуйте? — прикусив губу, растягивая гласные буквы и запинаясь в согласных говорит Шайтан.

Подпись автора

— Пёс влюбился в Крысу.
— Глупая Крыса...
— Ну, а Пёс просто мазохист.

Когда воспитатель закрыл дверь на ключ, Шайтан понял, что ему несдобровать. Был, конечно, вариант выпрыгнуть в окно — но к этому способу стоило прибегать в последнюю очередь. Шайтан не успел толком сделать ничего плохого — кроме, разве что, взять книгу без спроса. От волнения засосало под ложечкой. Крыс нервно прикусил губу, окидывая Василиска неуверенным взглядом. Наверняка тот придёт в бешенство, завидев пятна крови на своём столе. Шайтан остался на том же месте, где его и застукали, не решаясь и не осмеливаясь даже пошевелиться.

Шайтан уже успел позабыть о книге, будучи поглощённым возникшей ситуацией, поэтому не сразу понял, о чём его спрашивает воспитатель. Конечно же, направляясь в кабинет воспитателя, можно было и подумать о том, что рано или поздно он лично заявится в кабинет и застанет воспитанника на месте преступления, но голову Крыса занимала целая череда других мыслей. Что было в книге — он не знал. Как весьма примитивный любопытный мозг, он выискивал картинки — или закладки, может быть, и заначки.

Когда вместо того, чтобы потащить Шайтана за шкирку в Могильник, Василиск принялся собственноручно обрабатывать разбитый нос, тот ответил ему благодарным взглядом. И какой-то странной полуулыбкой. Вряд ли воспитатель заметил или придал этому значение. Шайтан наверняка далеко не первый такой доходяга, которому приходится оказывать первую помощь.

— У вас обезбола, случаем, не найдётся? — тихо — так ему кажется — спрашивает Шайтан, когда крови на руках, лице и ватках с бинтами становится значительно меньше.

Ему не было больно сейчас. Нос нещадно зудел и чесался, но это было терпимо. Больно будет потом, когда его отпустит и, когда придёт осознание того, что с ним случилось.

Пока Шайтан вникал в речи Василиска, в него закралась обида. Он ведь не лез на рожон. И досталось ему случайно. Крыс и не общался никогда с Лавром, чтобы когда-то перейти ему дорогу или насолить чем. Ему просто не повезло оказаться не в том месте не в то время. Если существовал способ избежать подобных ситуаций, Шайтан хотел бы его знать, чтобы воспользоваться им. Он и без того научился быстро бегать и прятаться, — как истинная Крыса, — держаться в стороне и вступать в драку в случае крайней необходимости. Существовало одно «но», о которое Шайтан запинался в своих размышлениях. Василиск не знает, что творится в Крысятне, в Доме, когда он не видит. Воспитанники Дома уже давно научились избегать стычек со взрослыми, зная, что от них неприятностей можно получить куда больше, чем от сверстников. И Шайтан не оказался бы здесь, в кабинете, если бы у него были сигареты. Перетерпел, переныл, умылся и постарался бы не вспоминать об этом случае.

Но всё сложилось иначе.

— Меня все Крысы любят, — заявляет Шайтан довольно уверенно, несмотря на то, что не мог говорить наверняка за всех.

Многих Крыс он знал с малых лет. Нередко между ними возникали ссоры, драки, недопонимания, но как правило всё это решалось быстро. И даже обходилось без вмешательства взрослых. Но того, что среди состайников кто-то таил обиду на Шайтана, исключать было нельзя. Крысы всегда были довольно экспрессивными, они редко таили эмоции в себе, предпочитая вываливать на оппонента сразу всё. Чем ярче, громче и выразительнее — тем лучше. Шайтан был довольно милым и приятным, потому и считал, что в стае его все любят.

— Он испортил моё красивое лицо! — вдруг завопил Крыс, осознав, наконец, что с ним произошло.

Дышать стало гораздо тяжелее, его охватило ощущение, что он начинает задыхаться. Слёзы хлынули из глаз сами собой. Пожалуй, ничем в жизни Шайтан так не дорожил, как собственной внешностью. И во время драк всегда старался прикрывать лицо руками, хотя и не знал, как правильно ставить блок. Судорожно кончиками пальцев парень дотрагивается до носа. Всё нутро сжимается. Нос отзывается неприятными ощущениями, от которых Шайтан ёжится. И почему он не дал сдачи? Как он вообще мог допустить такое? Хотя, ему ли тягаться с Лавром.

— Насколько всё плохо? — Шайтан дрожит, его голос дрожит не меньше.

Он смотрит на Василиска, пытаясь взять себя в руки и успокоиться. Но каждый раз, когда он говорит себе, что нужно успокоиться, волна переживаемых эмоций вновь накрывает его с головой. Прорвало ту боль, которая заглушала физическую. И пусть воспитателю, возможно, это было не понять. И может вообще показаться трагедия Шайтана сущим пустяком, но для самого Крыса это было важно. Через пару недель, в худшем случае, через месяц, всё заживёт и, возможно, при должном уходе от разбитого носа останется лишь воспоминание, но ходить столько времени уродом Шайтан явно был не готов.

— Мне драки противопоказаны. По медицинским показаниям, — говорит Шайтан, обозначая, что по собственной инициативе он в драку не влезал. Крыс не знал ознакомлен ли новый воспитатель с их медицинскими карточками, поэтому решил уточнить. Какое-то время парень ещё помялся, гадая, стоит ли игра свеч. Доверия к Василиску не было. Но злость и обида, кипящие внутри, пробуждали жажду мести. — Псы часто думают, что мы нарываемся. Обычно мы получаем за дело, а сегодня… — Шайтан дёргает плечами, шмыгает носом и утирает зарёванное лицо ладонями. — Есть сигарета? — дальнейший диалог не имел никакого смысла. Шайтан запинался, путал слова и буквы в них местами, проглатывал окончания, донося до Василиска лишь обрывки фраз. Ему всё ещё нужно было успокоиться. Он решительно не знал никакого другого способа.

Подпись автора

— Пёс влюбился в Крысу.
— Глупая Крыса...
— Ну, а Пёс просто мазохист.

Его продолжало трясти. Он всхлипывал, шмыгал носом, совершенно не думая о том, что из-за этого кровь может хлынуть ещё больше. «Перестань рыдать» не срабатывало. Из-за этого хотелось реветь ещё больше. Его захлестнуло эмоциями, от которых невозможно избавиться по щелчку пальцев или чьему-то приказу. Ухудшало его и без того нестабильное состояние осознание того, что перед ним воспитатель. Как же, должно быть, Шайтан смотрится в его глазах. Парень отнюдь не первый Крыс, устроивший истерику на глазах у взрослого, — для них это привычное дело. Так уж они, Крысы, устроены. Но в голове Шайтана настолько всё перемешалось, что его расстраивало всё, что произошло и происходит сегодняшним днём. Он с трудом отдавал отчёт своим действиям, пытаясь выполнять то, что он него требует воспитатель.

Холод ото льда умудряется обострить ощущение боли, но Шайтан смиренно прижимает его к носу. Если это действительно поможет, он готов пожертвовать своим комфортом. Внешняя красота была куда важнее временной боли. Свободной рукой Крыс пытается утереть нескончаемый поток слёз. Туманным взглядом он наблюдает за губами Василиска, пытаясь разобрать его слова. В какой-то момент Шайтан понимает, что у него заложило уши. Он погружается в вакуум и не слышит ничего. Такое уже случалось у него во время истерик, поэтому сейчас это не пугало его. Когда это случилось впервые, парень подумал, что он окончательно оглох. Сейчас он знал, что этот эффект временный и скоро пройдёт. Но Василиск, который говорил почти без умолку, этого не знал. Шайтану приходилось прилагать немало усилий, чтобы разобрать чужие слова. Это, пусть и немного, но помогло ему успокоиться и отвлечься.

— Я стучал, — заведомо зная, что ему никто не поверит, мямлит Шайтан.

Крыс знает, что поступил неправильно. Ему пришлось пренебречь правилами. И это не вызывало у него чувство стыда. Он поставил свои интересы выше. Вместо того чтобы раскаяться, извиниться или предпринять попытку оправдаться, Шайтан лишь жмёт плечами. Мол, сами виноваты, что забыли запереть дверь. Этим жестом он подпортил жизнь многим Крысам, которые периодически шныряли по кабинетам взрослых в поисках чего полезного. Теперь воспитатели уж точно не будут забывать запирать дверь на ключ. Но ведь существовали отмычки.

Шайтан инстинктивно дёргается и сжимается, когда чужой кулак вздымает в воздух. В школе, где он учился до попадания в Дом, основная угроза всегда исходила от взрослых. Здесь взрослые были куда более лояльны к воспитанникам, но от привычных рефлексов сложно было избавиться. Шайтан понял, что означал это жест. Обычно показывали фигу, но взрослыми, как правило, такие жесты не одобрялись. Сигарет Шайтану не видать, а значит его миссия провалена и он зря сюда пришёл. Это расстраивало — и даже разочаровывало — куда больше. Самое досадное, что Василиск запер дверь на ключ, так что Крыс не может просто взять и уйти, пожелав хорошего дня.

Когда Василиск довольно внушительно навис над Шайтаном, тому ещё больше захотелось вжаться в бедное кресло. Крыс переборол себя и лишь вцепился почти мёртвой хваткой в подлокотник.

— Пёс, — поджимая губы и — в очередной раз совершая всё ту же ошибку — шмыгая носом, говорит Шайтан и болезненно морщится.

Он не дурак. И своя шкура ему дороже. Отделаться разбитым носом не так страшно, как оказаться избитым целой стаей Псов. Может быть, Шайтан и ладил с Крысами, но Шестая его явно недолюбливала. Шайтан не знал почему и не стремился в этом разбираться. Он старался держаться от них подальше. Однажды ему даже начало казаться, что Псы не так уж и плохи, как ему кажется, но сегодня Лавр доказал обратное.

Конечно же, Шайтану хотелось справедливости. Хотелось, чтобы наглый Пёс получил по заслугам и научился контролировать свои кулаки, в каком бы настроении он не находился. Но какое бы наказание Лавр не получил, это обозлит его и ещё больше настроит против Шайтана.

— Я не понял, кто это был, но он был в ошейнике, — вместо того, чтобы назвать кличку, говорит Шайтан. Его речь по-прежнему едва ли различима и сопровождаема всхлипами и заиканиями. — Я... я сам разберусь, — добавляет Крыс, решив, что, если попадёт всем Псам, это будет тоже не самый хороший исход для него. — Не переживайте. Спасибо.

Последнее слово стало неожиданностью для самого Шайтана. Он не получил ничего из того, что могло бы облегчить его состояние, но воспитатель помог хотя бы остановить крови и обработать нос. Это стоило благодарности.

Лёд в руках таял, вода медленно стекала по лицу и капала на колени. Шайтан отстраняет импровизированный холод от носа.

— Куда это можно... — пытается спросить Крыс, но внезапно понимает, что забыл слово, которое хотел сказать. Шайтан смолкает и медленно моргая смотрит на Василиска, в надежде, что тот сообразит, что воспитанник имеет в виду прежде чем вода окропит пол.

Подпись автора

— Пёс влюбился в Крысу.
— Глупая Крыса...
— Ну, а Пёс просто мазохист.

Шайтан зачем-то кивает, явно делая вид, что он понял слова Василиска и готов с ними согласиться. Не входить без разрешения — уяснить было несложно. И, быть может, если бы его целью были не сигареты, а желание нажаловаться воспитателю на дурного Пса, которого явно бес попутал, Крыс бы дождался Василиска и разрешения войти. Обстоятельства сложились иначе. И отнюдь не в пользу Шайтана. За то тот смог сделать вполне себе правильные — для него самого — выводы. Лучше прятать запрещёнку подальше и поглубже, чем зря заходить в кабинет воспитателя.

— Конечно, я не буду приходить к вам больше, — говорит парень вместо того, чтобы пообещать не заходить в кабинет без разрешения. Для пущей убедительности и уверенности парень повторно кивает.

Сказано было слишком громко и опрометчиво. Впереди ещё целый год и Шайтан явно ещё не раз явится сюда — по собственной воле или нет. Но сейчас эта фраза для него звучала правильно и уместно.

В следующий словесный поток Василиска Шайтан едва ли успевает попасть. Крыс неплохо читал по губам, а порой и мог слышать собеседника. Взаимодействовать со взрослыми для Шайтана всегда было сложнее. Они не понимали или не хотели понимать, что он может их не услышать. Специально или нет — это другой вопрос. Большинство учителей думают, — или даже почти уверены, — что он делает это специально. Лишь бы они его не трогали и не заставляли отвечать на их вопросы. Что думает по этому поводу Василиск — неизвестно. Вероятно, относительная глухота подопечного и вовсе может быть ему на руку. Шайтан не спускал глаз с губ воспитателя. Он улавливал половины фраз, а остальное додумывал самостоятельно, пытаясь сопоставить то, что ему удалось распознать, с темой разговора.

— Я не общаюсь с Псами, поэтому не знаю их по именам, — пожимая плечами, отвечает Шайтан. Частично это было правдой. Что именно из этого было правдой история предпочла умолчать. — Они все для меня на одно лицо. У них такие... ну... кривые лица. Перекошенные вечно от гнева.

Шайтан преувеличивает. Среди Псов были те, которых он знал. И даже те, к которым он относился с некоторой симпатией. Но ведь сейчас речь шла не о них. Все остальные для него и правда были, может, и не на одно лицо, но одинаковые точно.

Шайтан увиливает от прямого ответа как может. Вполне вероятно, если бы речь не шла о его собственной шкуре, он бы взболтнул лишнего. Быть тем самым, кто стал случайным свидетелем, казалось гораздо безопаснее, чем быть жертвой. Шайтан кусает нижнюю губу и пальцами трёт переносицу, стараясь не касаться синяка.

— Это случайность, — продолжает гнуть свою линию Крыс, больше пытаясь убедить в этом себя, чем воспитателя. — У Пса было плохое настроение, хотелось выместить злость на чём-то... или на ком-то. А я попался под руку. Сам виноват.

«Не виноват». Его моментально охватывает головная боль. Резкая, ноющая, пульсирующая. Неприятная. Шайтан подавляет в себе желание поморщится, понимая, что от этого ему станет ещё хуже. Он не считал себя виноватым. Слова сами слетели с его языка. Так было проще. Принять и отпустить ситуацию. Боль отступила, когда чужое прикосновение переняло на себя всё внимание Крыса. Шайтан дрогнул и медленно моргнул, глядя на воспитателя. На мгновение всё его внимание — а, может, и он весь — оказалось поглощено Василиском. Время застыло, а потом и вовсе перестало существовать. Как и пространство. Вселенная схлопнулась, разом сконцентрировавшись на одном лишь воспитателе. Шайтаном овладело странное, ранее незнакомое ему чувство, вызывающее мурашки и учащённое сердцебиение. Он невольно подаётся вперёд и замирает. По щеке медленно скатывается одинокая слезинка. Раньше Шайтан никогда не задумывался об этом. Раньше все взрослые для него были на один манер. Никто из них никогда не пытался защищать его. Слабость и неспособность постоять за себя, излишняя эмоциональность и трусость всегда вызывали лишь отвращение. На лице Василиска не было отвращения.

Шайтан моргает вновь. И мир вокруг снова возвращается, постепенно приобретая уже знакомые очертания. До Крыса начинает доходить смысл сказанного воспитателем.

Может быть, во взрослом мире кто-нибудь и поверил бы в белость и пушистость Шайтана, который не стал жаловаться, а проглотил обиду. У детей — тем более у Псов — всё было по-другому. Никто не станет разбираться, кто виноват, а кто прав. Стукачом всё равно будет назначен тот, кто пострадал. Шайтан вовсе не собирался устраивать разборки с Лавром. Его план был до банального прост: он ещё ни раз поплачет по этому поводу, может быть, на плече у состайника, может быть, в полном одиночестве, а потом отпустит ситуацию и впредь будет обходить Лавра стороной.

— Им всё равно — сдам Пса я или кто-то другой. Виноватым останусь я. И в первую очередь пойдут разбираться со мной, — Шайтан смотрит на Василиска с немым вопросом во взгляде. «Как вы не понимаете?» — И тогда я не отделаюсь одним разбитым носом. Как вы понимаете, попасть в Могильник я не стремлюсь.

Блистер с таблетками, врученный Василиском, стал, пожалуй, самым лучшем, что произошло с Шайтаном за день. Злосчастные таблетки выглядели в глазах Крыса спасением. Надеждой на то, что вскоре боль его всё же отпустит. Пусть и не надолго. Если уйдёт хотя бы физическая боль, будет гораздо легче. И, может даже, заменит ему сигареты. Шайтан вертит пластинку в руках, выколупывает из неё таблетку и глотает её. Таблетка горькая, противная, оставляющая после себя странный привкус во рту. На столике рядом стояли лишь пустые бутылки, потому пришлось сглотнуть, чтобы избавиться от неприятного ощущения. Легче не стало. Но Шайтан знал, что таблетки действуют не сразу. Пожалуй, наибольший их недостаток.

— Но я могу понаблюдать за ним и дать вам знать, если ему вздумается обижать кого-то ещё, — говорит Шайтан и, немного подумав, добавляет: — Ему или кому-то другому.

Он не смотрит, а буравит взглядом воспитателя. Мысль, возникшая в его голове, была весьма любопытна. И равносильна сделке с дьяволом. Риск был лишь в том, что дьявол мог обернуть сделку в свою пользу, оставив Шайтана ни с чем. Но в Доме любая информация — на вес золота. А такие воспитанники, как Шайтан, органично вписывались в роль доносчиков. Даже тихони вызывают куда больше подозрений, чем глухие. За годы жизни в Доме Крыс научился делать вид, что не слышит лучше, чем не слышать в действительности. Ко всему прочему, он умел видеть. Ни один, даже самый опытный Лог, не наблюдателен настолько, насколько Шайтан. Глухих в Доме единицы, полезных глухих — ещё меньше.

— Разумеется, не за бесплатно, — уточняет Шайтан. Постепенно Крыс успокаивался. Его голос меньше дрожал и сейчас звучал гораздо уверенно.

Подпись автора

— Пёс влюбился в Крысу.
— Глупая Крыса...
— Ну, а Пёс просто мазохист.

Таблетка всё же начала действовать. Ноющая, зудящая боль постепенно начала сходить на нет. Шайтан даже смог спокойно выдохнуть, хотя нос явно был забит кровавыми соплями. От чужих прикосновений Крыс невольно вздрагивал. В его крошечном крысином мозге не укладывались вместе слова «взрослый» и «нежность». Как и в принципе понятие нежности как таковой. Но прикосновения Василиска были другими. В них не было цели причинить боль. Это не укладывается у Шайтана в голове. Его тело заметно напрягается, интуитивно готовясь к защите. Крыс кивает в ответ на вопрос.

Неожиданно, но это сработало. Ловушка захлопнулась с характерным щелчком. Тело парня вновь покрывается мурашками. Шайтан благоразумно делает вид, что совершенно не видно, что воспитатель только этого и ждал. Предложение и впрямь могло оказаться взаимовыгодным, если знать, как его правильно использовать. У Василиска определённо уже есть план. Крыс же, не ожидая, что его предложение будет воспринято с особым энтузиазмом, поначалу немного растерялся. Он открыл было рот, чтобы высказать свои условия, но тут же закрыл. И проглотил досаду. Воспитатель его опередил, даже полуглухому ясно дав понять, что ни на какие сигареты он может не рассчитывать. В этих словах Шайтан не нашёл ничего приятного. И никакие поглаживания по голове не смягчали сложившиеся обстоятельства, а наставления о вреде курения и вовсе оказались пустым звуком.

Вторым вариантом, интересующим Шайтана, были «особые условия», которые сплетались из тысячи нюансов и всё равно вытекали в один единственно верный вердикт. Василиск не сможет закрывать глаза на прогулы, на ночные вылазки по Дому, на всю последующую контрабанду, которая непременно окажется в руках Шайтана. Парень был глуповат лишь самую малость. Некоторые нюансы он осознавал отчётливо. Василиск в Доме человек всё ещё новый. И авторитет интересовал его не в последнюю очередь. Шайтан ещё при Шерифе научился доставлять взрослым как можно меньше неприятностей. Чем реже ты получаешь выговор или предупреждение, тем спокойнее тебе живётся. Быть на хорошем счету у взрослых Крыс не то чтобы хотел, он к этому стремился. Отсюда и милые улыбки, и вежливые комплименты. И жалобы лишь на его недуг, к которому некоторые учителя никак не могли привыкнуть. Особенно те, что, как и Василиск, пришли только в этом году.

Пока Шайтан размышлял о том, что он может выпросить у воспитателя взамен, тот в очередной раз ушёл соседнюю комнату — кажется, то была спальня. Вернулся Василиск не с пустыми руками. В руках Шайтана оказалось яблоко. Свежее, румяное и даже не побитое, не подъеденное прожорливыми червяками. Крыс медленно моргнул, разглядывая свою награду. Неплохо для начала. Крыс поднимает глаза на Василиска и, должно быть, впервые за всё время пребывания в кабинете слушает его. Василиск говорит много, длинно, местами хитроумно, но Шайтан вникает, жадно впитывает в себя каждое слово, внимает, периодически кивая. Воспитатель Второй мог особо не распинаться, объясняя Крысе, что и как тот должен делать. Шайтан пусть и был наполовину глух, но с годами научился правильно использовать свои недостатки. Он слышал то, чего не должен слышать и не слышал то, что должен услышать. Шайтан умел не только читать по губам, но и считывать чужие эмоции. Практически безошибочно. И, естественно, у него хорошо получалось притворяться. Если его навыки хорошо работали в сторону взрослых, могли сработать и в обратную сторону. Правда, обвести сверстников вокруг пальца было куда сложнее — они привыкли быть излишне внимательными, чуткими и наблюдательными. В этом был своего рода спортивный интерес.

— Всё будет сделано в лучшем виде, — дежурная фраза, которую Шайтан неизменно произносил с улыбкой. Фраза всегда звучала многообещающе, но никогда не была достаточно правдоподобной. — Никто не подумает, — вторит за воспитателем Крыса, добавляя в слова больше уверенности и утирая с лица уже высохшие дорожки от слёз. — Я скажу, что приходил к вам обработать нос, — и это даже не окажется ложью.

Да, он выйдет от воспитателя с фингалом на носу и засохшим кровоподтёком, но без слёз в глазах и истерик. При таком раскладе это многое меняло и чуть ли не играло ключевую роль. Если кому-то в голову и закрадётся мысль о том, что Василиск мог поднять руку на Шайтана, последний такого мыслителя в один счёт выставит на посмешище.

В светлую голову Крыса пришла не менее светлая мысль. Воспользоваться возможностью обращаться к воспитателю по любым вопросам можно было прямо сейчас. Какое-то время Шайтан сидит молча, обсмаковывая и тщательно обдумывая мысль. К подобному разговору Крыс никогда не будет готов: его ощущения всегда разнились с представлениями взрослых. Они предпочитали делать так, как считалось правильным. А заслышав аргументацию парня, тут же отправляли его на съедение Кошки — «она тебе мозги и вправит». Психолог, конечно, подкинула Шайтану пищу для размышлений, но тот настолько привык существовать в своём маленьком мире, что страх слышать чужие миры оказался сильнее всяких стараний Кошки.

— У меня есть просьба, — вертя яблоко в руках, какое-то время смотря куда-то в пол, говорит Шайтан. Он поднимает глаза на Василиска и встречается с ним взглядом. — Я хочу, чтобы Пауки перестали заставлять меня носить слуховой аппарат. Вы можете поспособствовать этому?

Вероятность, что Василиск пойдёт навстречу была крайне мала. Скорее всего он либо пошлёт Шайтана всё в том же направлении, что и Пауки, либо навешает Крысу — для его же спокойствия — на уши обещаний, о которых вскоре благополучно забудет. Второй вариант парня устраивал куда больше. Так была хоть и призрачная, но надежда, что от него отстанут.

Подпись автора

— Пёс влюбился в Крысу.
— Глупая Крыса...
— Ну, а Пёс просто мазохист.

Когда-то Шайтан и сам был уверен в том, что ему нужен слуховой аппарат, что тот значительно облегчит ему жизнь. От части он ждал с нетерпением возможности воспользоваться этим чудом техники. Но всё рухнуло в одночасье. Все представления о мире звуков оказались искажёнными, чуждыми и совершенно не вписывались в мир Шайтана. Объяснить это было сложно. Он пытался. Тем же Паукам говорил о том, что он не может так слышать. Крыс не слышал себя, в ушах звенело, его голос то дрожал, то срывался на крик. В Могильнике никто не прислушался к его словам. Им сверху говорили «надо», они выполняли.

Учителя жаловались на то, что Шайтан их не слышит. На то, что тот не носит положенный ему слуховой аппарат, срывает уроки, не даёт обучать других детей и совершенно их не слушает. Большая часть жалоб была неправдой. Но доказать это взрослым было практически невозможно. Да и Шайтан не пытался. Он надеялся, что когда-нибудь это закончится. От него отстанут. И он останется в своём полуглухом мире, где не будет лишних звуков, лишних приборов. Где он останется один на один с собой.

Предположения Василиска от части казались забавными. А, может быть, больше дурацкими. Шайтан не решил. Он молча смотрел на воспитателя, практически не моргая и читая его по губам. Чем больше Василиск говорил, тем понятнее и разборчивее становились его слова. Конечно же, того не особо волновали слуховые особенности собеседника, поэтому и об артикуляции воспитатель особо не заботился. Шайтан привык к подобному отношению взрослых. Им было всё равно: слышит их воспитанник или нет. Это были не их проблемы. В разговорах наравне со всеми было что-то значимое, чуть ли не кричащее «смотри, ты такой же, как все». Но эта мысль была слишком глубока, чтобы воспитатель пытался донести её до воспитанника. Потому вариант, что Василиску было плевать успевает ли Шайтан считывать его слова, казался куда более реалистичным.

Дело было не в самом аппарате, а в том, что тот доносил до Шайтана. Слуховой аппарат был исправен, не ловил никаких сигналов с космосом и совершенно не портил собой внешность Шайтана. Единственное, что могло испортить внешность Крыса - это синяки, ссадины, шрамы. Он знал и понимал, что всё это временно и каждый синяк сходит, каждая царапина затягивается, а шрамы легко маскируются. Но куда приятнее, когда красивое лицо остаётся нетронутым. А слуховой аппарат больше походил на украшение. И внешне был довольно симпатичным, но отталкивающим внутри.

Шайтан качает головой. Он издаёт звук, похожий на цоканье языка.

— Нет такой вещи, которая испортила бы мою внешность, — уверенно заявляет парень и жестом показывает своё лицо. — Это лицо можно испортить только дурацкими синяками.

Крыс делает паузу. Долго и много говорить вслух у него никогда не получалось, поэтому половину того, что он хотел бы сказать, ему пришлось оставить при себе. Но Шайтан весьма удачно вспоминает, что то, что он не может сказать, он может написать. Парень предусмотрительно всегда таскал при себе блокнот с ручкой. Это настолько вошло у него в привычку, что без блокнота он чувствовал себя как без рук. Даже если в том не было особой необходимости. Шайтан достаёт блокнот и быстро пишет в нём то, что хотел бы сказать Василиску вслух.

«Аппарат делает окружающий мир слишком громким. Я не могу находиться во всём этом многообразии звуков. Это сводит меня с ума. Представьте, если бы вам постоянно без умолку кричали на ухо. Вам бы это понравилось?»

Почерк у Шайтана был красивым и довольно разборчивым. Ему пришлось научиться писать так, чтобы его собеседники могли разобрать то, что у него написано. На этот раз обошлось даже без помарок. Дописав, Крыс разворачивает блокнот в сторону Василиска и терпеливо ждёт, пока тот прочитает. Добиться понимания взрослых всегда было сложно. Они не хотели понимать того, о чём говорят им дети, и всему находили объяснение. Сейчас же Василиск, словно забыл о просьбе Шайтана, говорил абсолютно противоположные слова. Крыс оторопел и медленно моргнул. Это совершенно не то, чего он хотел услышать. Но, может быть, в мире взрослых так правильно. Парень вновь перевернул блокнот к себе и быстро написал ещё пару фраз.

«Они не ругают, они заставляют меня надевать его. Я не могу появляться в Могильнике и в классах без слухового аппарата. Так они говорят.»

Какое-то время Шайтан смотрит на получившийся текст. Это была лишь верхушка айсберга. Но даже она никуда не годилась для восприятия взрослого. Он не поймёт. И скажет, что Крыс выдумывает и наговаривает на учителей и Пауков. Взрослым удобно выставлять себя и своих коллег белыми и пушистыми.

— Ладно, — говорит вслух Шайтан, прижимая блокнот к груди, тем самым не показывая, что он написал. — Вы меня отпустите? — Крыс поджимает губы. Он размышлял о том, что сказать напоследок. И стоят ли эти слова ушей Василиска. Ведь некоторые вещи взрослым знать необязательно.

Подпись автора

— Пёс влюбился в Крысу.
— Глупая Крыса...
— Ну, а Пёс просто мазохист.