23 — Новая истерика
В СПАСЕНИИ [НЕ] НУЖДАЮСЬ
Лорд, Янус
Могильник; первое попадание Лорда в Могильник; G
— Смерть тебе не к лицу.
«Вот почему разговор о смысле жизни я начал с тобой с разговора о смерти.»
в спасении [не] нуждаюсь
Сообщений 1 страница 3 из 3
Поделиться119.03.2024 18:51:09
Поделиться224.03.2024 20:32:10
Какая долгая ночь. Вязкая, тихая до одури. Так тихо, что не понять: жив или все-таки получилось? Что если это и есть смерть? Тишина, белые стены, узкая койка и полное одиночество.
Лорд закрывает глаза. Лорд втягивает холодный, чуть сероватый воздух, смутно пахнущий чем-то лекарственным, но более прочего хлоркой. На языке отчётливо ощутима горечь, но сглотнуть не выходит, слишком пересохло во рту.
Лорд открывает глаза. Ничего не меняется. Темнота остаётся темнотой, тишина тишиной. Ослеп?
Он смутно помнит шоссе, серое промозглое небо, случившееся вдруг над ним в какой-то момент разговора с Рыжим. Сон? Бред перед потерей сознания? Терял ли он его? Приходил ли в себя или от ныне это его реальность? Извечный лимб.
У Лорда чешется нос. Смешное простое чувство, намекающее на то, что глупое разбитое тело ещё живо. Лорд дёргается пытаясь поднять руку и понимает, что привязан.
Лорд закрывает глаза. Если перетерпеть многие желания уходят прочь. Он сам говорил так Македонскому, когда был жив.
Старательно дышит ровно и медленно, чтобы не впустить в разум панику накатившую мерзкой волной пополам с беспомощностью и тошнотой. Ничего не болит и от того кажется, что он исчезает вовсе.
Лорд побеждает самое себя в тысячный раз и остается безразличным изваянием посреди немой палаты, бестрепетно глядя в темноту. Звать он никого не намерен.
Проигрывает, вздрагивая до мерзкого лязга креплений, когда слышит чужие мягкие шаги. Силуэт, мелом нарисованный в изножье незнаком. Заговаривать первым нет никого желания. Новичок затаивается, замирает и ждёт, как дикий зверёк. Ночь насмешливо улыбается Янусу и ждёт тоже.
Отредактировано Лорд (25.03.2024 01:26:17)
Поделиться303.04.2024 14:21:08
Весь Дом был соткан из историй и сказаний, людей, которые в нём обитали. У каждого в Доме было своё место и своя роль. Никто не оказывался здесь случайно. Дом не пускал неугодных ему людей или выплёвывал их наружу, если они всё же умудрялись просачиваться внутрь. Когда-то давно Дом был приветлив и уютен, он улыбался детям своей лицевой стороной. Улыбались и взрослые. Искренне, со всей душой. Пряча свои внутренние переживания глубоко внутрь себя. Обычных детей здесь не было. Каждый ребёнок был по-своему особенным. И никто из взрослых не имел в виду их физические недостатки.
Дом изменился стремительно быстро. Выпуск Старших оставил после себя зияющую рану прямо на сердце Дома, унося за собой жизнь того, кто до невозможного любил это место. С тех пор Дом помрачнел, посырел и превратился в угрюмое, безликое здание, пугающее собой прохожих. С помощью детских рук Дом закрылся от внешнего мира изнутри. Каждое лето руководство, отправляя детей в лагерь, преображало Дом, пытаясь вновь сделать его живым и менее отталкивающим. Никто не подумал о том, почему дети изолируют его вновь и вновь. Почему дети не хотят видеть то, что находится за пределами Дома.
Януса волновали лишь те воспитанники, которые располагались в палатах его Могильника. Стоило тем покинуть лечебное крыло, они тут же переставали существовать для него. Редко кто по-настоящему цеплял Паука. Завсегдатаи Могильника были на особом счету. Лучшая палата, лучшая еда, возможность приходить и уходить в любое время, отсутствие комендантского часа и строгого контроля. Всё, что от них требовалось — исправно ходить на процедуры.
Ян не любил детей, но не был к ним безразличен. Порой он ловил себя на мысли, что ему хотелось бы понять их. Как они устроены внутри и что движет ими.
Возможность сама попала ему в руки. Новый воспитанник в Доме — это всегда ажиотаж. Когда они были ещё совсем детьми, их эмоции были гораздо ярче, они были более открыты и любознательны. О новеньком знал весь Дом, от детских ликований содрогались стены, а воспитатели уповали на то, чтобы ребёнка не растерзали в первый же день. Они стали старше. И научились принимать новеньких по-другому. Каждая группа отличалась своими обычаями. Янус не имел удовольствия наблюдать за этим лично, но знал не понаслышке.
Новенькие редко проявляли себя в первые же дни пребывания в Доме. Первое время они привыкали к новому месту своего обитания, изучали Дом вплоть до мелких трещинок на стенах, читали послания на них же, знакомились с другими воспитанниками. Они были вовлечены в знакомство настолько, что забывали обо всём на свете. Но некоторые умудрялись выделяться.
Попытка умереть в первые же дни пребывания в Доме показалась Янусу любопытной. Со стороны человека не знающего и не желающего разбираться, могло показаться, что это был своего рода протест против проживания в Доме. Весьма логичный исход. Здесь не живут, здесь выживают. Здесь нет места слабым. Но Смерть в Доме всегда была нежеланной гостью. Паучата приложили все силы, чтобы спасти глупого мальчишку. Корь бранилась на редкость изысканно, периодически прерываясь на оханье и сетуя на бестолковость «такого красивого мальчика».
Янус появляется в палате, когда пациент начинает приходить в себя. В руках Паука медицинская карта воспитанника. Врач не задерживается долго в дверях и проходит вглубь кабинета, занимая стул рядом, стоящий рядом с койкой. Ян бросает беглый взгляд на ремни, сковывающие движения пациента. Мера предосторожности. Янус хмыкает и переводит взгляд на парня. На лице отчётливо читалось отсутствие желания вступать в диалог.
— Как самочувствие? — его слова вязко, тягуче расплываются по палате. Ян спокоен и мягок. — Я освобожу тебя, если пообещаешь не покалечить себя в первую же минуту, — Янус сводит брови к переносице и задумчиво чешет подбородок, оценивая риски.
Паук не относил себя к воспитателям и не считал нужным читать нотации. Они всегда были скучными и никогда полноценно не доходили до ушей воспитанников. Тратить своё время впустую Янус не любил.
— Знаешь, никто так не любит Жизнь, как Смерть, — говорит Паук всё тем же задумчивым голосом. — Вот ты из кожи вон лезешь, чтобы распрощаться с Жизнью и упасть в объятия Смерти, но вместо тебя она выбирает Жизнь. Быть может, это что-то значит?
Янусу нравилось подталкивать детей на размышления. Конечно, он не всегда предавался философским размышлениям, предполагая, что юные умы не готовы к столь глубоким рассуждениям. Возможно, очередной воспитанник, который «сам знает, как правильно», не станет и вовсе разговаривать с врачом. Но какая-нибудь навязчивая мысль, не столь рискованная, как самоубийство, всяко закрадётся в его светлую голову.
